Ночной поезд в Мемфис - Элизабет Питерс Страница 8

Жестоко уязвленное самолюбие доставляет не меньше страданий, чем разбитое сердце. Если человек молод, глуп, романтичен и раним, он зачастую путает эти две вещи. Я не была ни слишком молода, ни романтична, ни ранима, разве что глупа, но, видит Бог, тоже неоднократно совершала эту ошибку.

Однако не на сей раз. Потрясение, гнев, унижение, стыд — лишь малая часть тех чувств, что кипели во мне, провоцируя бурную реакцию. Я должна была скрыть ее от Джен, и, похоже, она не заметила ничего необычного. Оставалось надеяться, что и перед Джоном я ничем себя не выдала.

Усилием воли я поднялась на ноги. Скоро всех пригласят на коктейль, где мне тоже надлежит присутствовать. Это будет мое первое появление на публике, первая возможность соотнести реальные лица и фигуры с именами в списке пассажиров. Пустая трата времени, раз я уже опознала «лицо», которое меня просили опознать, но рано или поздно нам придется встретиться, и черт меня подери, если я позволю ему заметить, какой тяжелый удар он мне нанес.

Удобства были на уровне рекламы. Кроме двух кроватей, в каюте стояли кушетка, достаточно длинная, чтобы даже я могла вытянуться на ней во весь рост, и два удобных кресла. В ванной комнате был не только душ, но и ванна (недостаточно длинная, чтобы я могла вытянуться в ней во весь рост, но таких вообще мало), а на туалетном столике выстроились в ряд изысканные флаконы с этикетками знаменитых французских косметических фирм. Методично и механически я распаковала вещи, приняла душ и уселась перед туалетным столиком, готовая действовать. Обычно я не увлекаюсь косметикой, но в тот вечер собиралась использовать все возможности искусственного усовершенствования своей внешности. Я хотела выглядеть великолепной, холодной, спокойной и невозмутимой.

При удаче можно было рассчитывать по крайней мере на три последних эффекта. Мои руки все еще не обрели уверенности; я попыталась успокоиться, заставляя себя вспоминать подлые и низкие проделки Джона, но память уводила меня в сторону и вместо этого я мысленно возвращалась...

Например, к сочельнику, который мы провели в заброшенной церкви, прижавшись друг к другу у слабого огонька, а снаружи бушевала метель. Мы заваривали в покрытом земляной коркой цветочном горшке чай из мятой пачки, которую я извлекла из своего рюкзачка. Джон до колик хохотал над содержимым этого рюкзачка, но был слишком голоден, чтобы отказаться от раскрошившегося имбирного печенья и смятой плитки шоколада. Он играл Баха на расческе, приложив к ней листок папиросной бумаги, а когда глаза у меня стали неудержимо слипаться, обнял меня, чтобы я не замерзла, и просидел так всю ночь, терпеливо поддерживая слабый костерок.

Румяна не понадобились. Щеки и так горели. Я начала замазывать румянец гнева тональной пудрой, заодно замаскировав и несколько морщин, которых не заметила, когда смотрелась в зеркало прошлый раз.

Никто не давал мне никаких обетов и даже просто обещаний, но, мягко выражаясь, огорчительно поцеловать на прощание человека, который только что нежно, страстно, искусно любил тебя, а при следующей встрече уже увидеть его с новоиспеченной женой.

К такому удару я не была готова. Впрочем, и его бледность могла свидетельствовать о чем угодно — о гневе, сосредоточенности или испуге, но она не была показной. Он тоже не ожидал меня увидеть.

Я выбрала платье и юркнула в него. Оно было черное, мягко облегающее фигуру, с длинными рукавами и вырезом, более глубоким, чем одобрила бы бабушка Эрминтруда. Часть декольте я прикрыла тяжелой (faux [12]) золотой цепью с медальоном, воткнула в волосы, завитками ниспадавшие на затылок, пару шпилек с золотыми головками и отступила от зеркала, чтобы оценить результат.

Щеки все еще пылали, но это можно было отнести на счет солнца. Джен ведь уже предупредила меня, что нужно носить шляпу, не так ли?

Раздалась изысканная трель колокольчика, и я нервно дернулась, но потом сообразила, что это тот самый сигнал, которого я ждала. Было без пяти пять — время приема и коктейля в честь начала путешествия. Некоторые гости прибыли на теплоход еще вчера, другие, как и я, присоединились позже, теперь предстояло впервые собраться вместе, и все будут изучать меня, а я — их. Обычно я не страдаю страхом сцены, но сейчас мои пальцы словно примерзли к дверной ручке и понадобилось приложить усилия, чтобы повернуть ее.

Я выскользнула в коридор и очутилась в объятиях странного мужчины, который возник из соседней каюты. У меня прекрасная координация движений, а вот у странного человека, видимо, нет; он был на добрых шесть дюймов ниже меня, и я с легкостью могла обозревать сверху его лысеющий череп; несколько волосков были уложены поперек него с трогательным оптимизмом. Прижав меня к животу, он качнулся назад и был пойман другим мужчиной, столь же тощим и длинным, сколь коротким и пухлым был первый. После небольшой заминки, показавшейся более долгой, чем она была на самом деле, мы расцепились, и зазвучал хор взаимных извинений: