Банда 7 - Виктор Пронин Страница 73

— О чем договорились? — спросил он.

— О Сысцове.

— Олег Петрович, я вот что скажу, — доверительно проговорил Пафнутьев. — Сысцов — это тот человек, который в свое время повысил меня в должности, сделал начальником следственного управления, каковым я в настоящее время и являюсь.

— Да-а-а?! Я и не знал, — Шевелев расплылся в улыбке.

— У нас с ним отношения давние, выверенные, можно сказать, — Пафнутьев осторожно и старательно проговаривал слова, которые ни к чему не обязывали, которые потом можно прослушивать много раз и не найдешь, не обнаружишь в них даже намека на какое-то обещание. Нужно быть очень уж опытным человеком, чтобы обнаружить пустоту этих слов и проглотить их.

Шевелев проглотил.

— Если увидите Ивана Ивановича, передайте ему, пожалуйста, что в самом факте моего посещения нет никакой угрозы. — Пафнутьев говорил чистую правду и опять лукавил. Да, в факте посещения угрозы не было, угроза была в другом — документы, фотографии, свидетельства, да и сами трупы, наконец, тоже взывали, требовали возмездия, их невнятный скорбный голос Пафнутьев слышал постоянно, как и плач неродившегося ребенка.

— Я его буду видеть сегодня же, — радостно заверил Шевелев. — Передам ему ваши слова и вашу благодарность.

— За что? — обернулся Пафнутьев, уже перешагнув порог.

— За назначение!

— Ах да, — кивнул Пафнутьев, слегка посрамленный собственным коварством. — Он об этом помнит.

— Добрые дела не забываются! — сказал на прощанье Шевелев, давая понять, что и Пафнутьеву предоставляется возможность сделать доброе дело — оставить Сысцова в покое.

«Он его будет видеть сегодня же, — проворчал Пафнутьев, шагая по коридору к своему кабинету. — Плотно, значит, взялся Сысцов за нашего прокурора. И, похоже, взялся давно, если его просьба вызвала столь горячее желание помочь, спасти, избавить. А вывод только один — Сысцов в опасности. Он не будет зря мельтешить перед этим Шевелевым и вязнуть в его услугах. Вот если бы узнать — в чем он почувствовал опасность? Ведь против него нет ну ничегошеньки. Единственное, что я могу, это сказать при случае: „Ах, как нехорошо, Иван Иванович! Надо же совесть иметь!“ И это все. Но не этих моих слов он опасается, там что-то более крутое».

— Ну что, Паша?! — вскочил из кресла Худолей, едва Пафнутьев перешагнул порог кабинета.

— Велено Сысцова не трогать.

— Значит, морда в пуху!

— Боюсь, это не пух. Из-за пуха Сысцов колотиться не будет. А он колотится. Как бы ни в крови была его морда.

— А Пияшев слинял.

— А Величковский плачет.

— К маме хочет, — хмыкнул Худолей.

— Боюсь, он плачет по другой причине. А Пияшев не заявил об ограблении, хотя взяли вы у него... Хорошо взяли. Как понимать?

— Мы на верном пути, Паша.

— Но у нас нет ничего! Ну, фотки с выбритыми прелестями... Ну, документы... Пияшев, конечно, нехорошо поступил, отобрав у девочек паспорта, но, в общем-то, разумно, во всем мире так делается. Надо ведь как-то кадры подзадержать... Фирма туристическая... Пахомова каждый месяц возит девочек на гастроли... Теперь Величковский...

— Он все еще хочет наш туалет отделать? — спросил Худолей.

— Мечтает.

— Пусть отделает! Я завезу ему кафель, песок, цемент, выделю двух помощников. За выходные сделают. Ему бы только в камеру не возвращаться... А, Паша? Пусть!

— Пусть, — пожал плечами Пафнутьев. — Тем более что и отпускать уже скоро, нет у нас против него обвинений.

— Как нет?!

— Ну фотографировал девочек, общался с ними в меру сил и собственной обаятельности. Они просились с ним в город. Он не отказывал, знакомил с Пияшевым. А дальше они сами решали свою судьбу. За это не сажают, не судят, за это можно только упрекнуть, пальчиком по столу постучать, и не более того. Можно еще бровки свои правоохранительные нахмурить, посмотреть этак строго... Но опять же это все.

— А трупы?! — закричал Худолей.

— А что трупы?.. Лежат. Ждут своего часа.

— Значит, трупы тоже могут ждать?

— А почему нет? — пожал плечами Пафнутьев. — У них все, как у живых. Молчат вот только, не дано им слово произнести. А ждать могут долго.

— Родным сообщил?

— Уже приехали.

— Они ведь захотят их забрать?

— Обещали подождать маленько.

— Паша, а зачем они тебе?

— Не знаю, — Пафнутьев недоуменно пожал плечами. — Сам не знаю. Не хочется отдавать, и все тут.

— Думаешь, какие-то следы на них остались?

— Чего не бывает...

— Темнишь, Паша! — сказал Худолей.

— Как говорят картежники, что-то корячится в голове... Не могу врубиться. Только есть вот ощущение, что не надо бы с этими трупами так быстро расставаться. Что-то в них еще есть.

— Вроде уж так осмотрели...

— Тут дело не в нашей внимательности. Тут дело в чем-то другом.

— В чем, Паша?!

— Говорю же — не знаю! — уже с раздражением ответил Пафнутьев. — Не знаю. Но чую — ответ где-то рядом, вот тут передо мною, на столе лежит. Да! — воскликнул Пафнутьев и вынул из кармана пачку фотографий. — Сысцову показывал.

— И как? Не дрогнул?

— Устоял. Похоже, с трудом, но устоял. Старая закалка. Голыми руками не возьмешь. Посмотри эти снимки повнимательнее — на них сысцовские пальчики. Ради этих отпечатков и ездил к нему. Все остальное — пустое.

— Это ты, Паша, правильно поступил. Как настоящий профессионал. Я тоже всегда так стараюсь поступать. На тебя глядючи.

— У тебя ведь есть неопознанные отпечатки? Ты их сопоставляй. Каждые новые отпечатки сопоставляй с пальчиками всех наших героев, и живых и мертвых. Со всеми без исключения. Величковский, Пияшев, Сысцов, Пахомова, девочки, которые в морге лежат... Да, ведь одна из них беременная была... Как бы ребенка не выбросили после вскрытия, — Пафнутьев потянулся к телефону. — А то потом будут говорить — да был ли мальчик-то, мальчик-то был?

— Паша! — удивился Худолей. — Какой мальчик? Там плод трехмесячный... Тебе-то он на кой?

— Мало ли... Как говорил мой дед, Иван Федорович, в хозяйстве даже ржавый гвоздь пригодится. Понимаешь, тогда с гвоздями тяжело было, напряженка. С мылом, кстати, тоже... И со спичками... А ты говоришь: плод! — Пафнутьев посмотрел на Худолея совершенно счастливыми глазами и поднял телефонную трубку.

— Тебя озарило, Паша?

— Да, Худолей, да!

— Поделись!

— Чуть попозже... Алло! Это морг? Пафнутьев беспокоит, если вы не возражаете... Очень хорошо. Скажите, пожалуйста... Как бы это поприличней выразиться... Прошлый раз, когда мы с вами встречались, вы сказали, что одна из ваших клиенток... Женщина... Да! Что она слегка беременна... Да, я помню, сие есть тайна великая и непознаваемая. Вопрос вот какой... Ребеночек цел? Вы его не выбросили случайно? Понял. Виноват. Заверяю вас, что подобное больше никогда не повторится. Простите великодушно. Да... Да... Да... — Пафнутьев беспомощно посмотрел на Худолея. — Да, сие есть тайна великая, да... Всего доброго, — Пафнутьев с облегчением положил трубку на место. — Крутой мужик... Как вы могли подумать, за кого меня принимаете... Ну и так далее. А ребеночек цел.