Фельдмаршал должен умереть - Богдан Сушинский Страница 69

— Одного не пойму, княгиня: почему это произошло только сейчас, а не на следующий же день после моего появления здесь?

— Просто к тому времени ни я, ни тем более вы еще не достигли той стадии озверения, в какую впали сейчас, при виде оголенных тел друг друга.

Затем она уединялась с ним еще дважды. Но это было уже жалким подобием всего того буйства, которому они предавались тогда, в островной бухте. Хотя и это тоже происходило на Скале Любви. Что-то отполыхало в ней к тому времени или же, наоборот, так и не вспыхнуло, не разгорелось. Именно то, что должно было прийти вслед за страстью, чтобы потом называться любовью.

Когда в четвертый раз Морской Пехотинец попытался взять ее прямо на яхте, она выхватила пистолетик и ткнула ему под ребра.

— Вы никогда не были моим любовником, вы никогда не брали меня, вы никогда не осмеливались притрагиваться ко мне своими засаленными о ножки кабачных проституток руками, — проговорила она со всей возможной ненавистью и презрением, какие только способна была воспроизвести на своем лице и в своем голосе. Теперь у вас есть только один путь к моему телу — через мою душу. Но для этого вам пришлось бы стать тем, кем до сих пор вы даже не пытались стать — моим любимым.

— Если вам угодно будет выслушать собственное мнение сержанта морской пехоты, мадам, леди, синьора Сардони, то оно примитивно, как курок вашего пистолета: — Я не вашего круга мужчина. Разве не так?

— В принципе, да.

— Поэтому в любимых мне не ходить.

— Это уж точно.

— Зато я — тот мужчина, которых больше всего признают женщины именно вашего круга. Потому что в противном случае им всю жизнь приходилось бы довольствоваться «бедными, вечно молящимися монахами Тото».

«Как он тебя, негодяй!.. — изумилась Мария-Виктория. — И ведь посмел же! Хотя не мог, не должен был. Кто угодно, только не он».

— Им-то я как раз и не довольствовалась.

— Естественно, — оскалился сержант.

— То есть я не совсем точно выразилась. — Шеридан заметил, как зарделись мочки ее ушей, и почувствовал себя еще увереннее. Смугловатое лицо выдавало ее редко, но мочки ушей… — Хотела сказать, что им-то я до сих пор как раз и не довольствовалась.

— В этих выражениях просматривается какая-то разница?

— Слишком туго соображаете? Так и признайтесь.

— Я всегда туго соображаю, когда меня щекочут стволом пистолета. У меня это приобретенное. — Не дожидаясь реакции княгини, он прогнулся, уводя корпус из-под линии огня, и тотчас же выбил пистолет из её руки. Княгиня пыталась схватить оружие, но оно отлетело достаточно далеко, чтобы сержант успел перехватить её за талию. — Объяснимся без пистолетов, фрау, леди, мадам, синьора. Итак, вы утверждаете, что монахом Тото до сих пор брезговали? — спросил он, обнимая девушку за талию.

— Можете себе представить.

— Ну да?!

— Удивитесь еще раз, ибо это святая правда. Не в оправдание, а так, ради истины.

— Насколько мне известно…

— Я прекрасно знаю всё, что вам известно, сержант. Точно так же известны и ваши привязанности, ваши бордельные вкусы, — освободилась она из его объятий. — Только поэтому вдобавок к шведке я наняла еще и двух итальянок. Чтобы вам было с кем резвиться.

— Отдаленно напоминает ревность.

— Ничуть.

— Если вам угодно будет выслушать личное мнение сержанта морской пехоты, мне вполне хватило бы и вас. Две итальянки и шведка могли бы время от времени…

— Хватит, сержант. Сегодня вы должны были услышать то, что сейчас услышите: что «вечно молящийся Тото» — единственный из вас, мужчин, которому до сих пор я так и не позволила познать вселенский бред моего естества.

— Это вынудит меня задуматься, мэм, — поскреб вечно небритую щеку Шеридан.