Охота за красоткой - Линда Ховард Страница 65

Через двадцать один день

Я выглянула в окно прелестного викторианского особняка Роберты и увидела, что Уайатт стоит перед беседкой, среди цветочных клумб.

– Ему бы присесть, – встревожилась я, – слишком долго он стоит.

– Вот. – Мама нашла и подала мне сережки. – Надень их.

Не сводя глаз с окна, я вдела сережки в уши и застегнула.

– Какой он бледный!

– Еще бы! На тебе женится, – заметила Шона. – Тут поневоле побледнеешь.

Роберта и Дженни засмеялись. Я одарила Шону негодующим взглядом, и она тоже расхохоталась. Три последние недели меня доводили шуточками – прохаживались насчет моей кровожадности, напоминали, что лежачего не бьют, и так далее. Даже Уайатт твердил, что только со мной чувствует себя в полной безопасности. Однажды папа с совершенно непроницаемым видом сообщил, что в НХЛ узнали о моих талантах и зовут в команду нападающим. Только мама не шутила, но, я думаю, потому, что и она пнула бы того, кто осмелился бы выстрелить в папу.

Уайатт провел в больнице целых три дня. Его продержали бы там и дольше, но это решают не врачи, а страховая компания, так что через три дня его выписали. Врач, который оперировал его, сказал мне, что Уайатт поправляется с удивительной быстротой и что с пулевым ранением в грудь в больнице обычно лежат дня четыре, не меньше. Три – это просто смешно. Преступно мало.

Когда я забрала Уайатта домой, он дышал с трудом. Пришлось заниматься дыхательными упражнениями, пыхтеть и сопеть в такую трубку, которая измеряет объем легких. О том, что ему больно, я догадывалась только потому, что он не отказывался от обезболивающих.

Но уже через неделю после ранения Уайатт начал принимать обезболивающие только на ночь, чтобы выспаться. А через десять дней вообще бросил пить их. На четвертый день занялся зарядкой. Через десять дней после того, как в Уайатта стреляли, мы должны были пожениться.

В срок мы не уложились – правда, опоздали всего на два дня, но не по моей вине, а из-за Уайатта, которого никто не просил лезть под пули.

Меган пролежала в больнице дольше Уайатта. Ну и что? Под залог ее не отпустили, из больницы сразу перевели в тюрьму, где она находится до сих пор. По мне, пусть хоть сгниет там. Мне нет дела до ее горя, погубленной жизни, психического заболевания и так далее, и тому подобного, хотя ее адвокат делал все возможное, чтобы разжалобить суд. Она стреляла в Уайатта, и я до сих пор вижу во сне, как рву ее на куски и бросаю их гиенам.

Но сегодня я не желаю вспоминать о ней. Для октября день выдался удивительно теплым, температура поднялась почти до семидесяти градусов. Сегодня наша свадьба. Наш свадебный торт, ждущий в гостиной Роберты, – настоящее произведение искусства. Угощение… ну, угощение пришлось готовить на скорую руку, так как банкетная компания нас подвела, но мужчины останутся довольны: куриное филе они обычно предпочитают шпинату. Букеты умопомрачительные: Роберта превзошла саму себя.

А мое платье! Именно таким я его себе и представляла. Тяжелый шелк струился как вода, но не прилипал к телу. В кремовой белизне присутствовал нежнейший оттенок шампанского, так что нельзя было даже понять, белый это цвет или бледно-золотистый. Платье получилось невероятно сексуальным, но не пошлым. Правда, я не знала, сумеет ли Уайатт отдать ему должное: любовью мы не занимались с того самого дня, как в него стреляли, – к великому огорчению самого Уайатта, потому что я не хотела затягивать выздоровление. Он не просто огорчался, а прямо-таки бесился.

Втайне я надеялась, что мое платье сведет его с ума, но не лишит сил.

В моих драгоценных туфлях нога почти совсем не болела, от меня требовалось только не шевелить сломанным пальцем при ходьбе и стараться не хромать. Ремешки туфель удачно прикрывали края повязки телесного цвета, так что разглядеть ее можно было, только встав передо мной на колени.

Со списком гостей я не рассчитала – он получился слишком длинным. В саду возле дома Роберты собрались почти все полицейские, сменившиеся с дежурства, вместе с мужьями, женами и близкими, а также Салли и Джаз, держащиеся за руки, их дети с супругами – кроме Люка, который принципиально отказался вести очередную подружку на свадьбу. Приехала сестра Уайатта, Лайза, с мужем и двумя детьми. В «Фанатах тела» сегодня объявили выходной день, потому что все мои подчиненные собрались на свадьбу. Шона и Дженни явились одни, объяснив, что им будет некогда ухаживать за спутниками. Гостей со стороны жениха и невесты не было – все наши друзья перемешались и расселись, кто как хотел.

– Музыку включили, – сообщила мама, которая тоже выглядывала в окно. – А Уайатт уже второй раз смотрит на часы.

Не желая выводить его из терпения, все мы вышли в холл, Шона и Дженни встали за мной и взялись за короткий шлейф платья, чтобы я не наступила на него, спускаясь с лестницы. У меня недавно зажили последние синяки и царапины, и в новых я пока не нуждалась.

Все четверо – моя мама, будущая свекровь и сестры – поцеловали меня и удалились в сад, на свои места. К алтарю меня никто не вел. Никто не пожелал выдать меня замуж. Папа уже однажды исполнил эту обязанность, с него довольно. За Уайатта я выходила сама, потому и шла без посторонней помощи. И он тоже ждал меня в одиночестве.

Под ликующую музыку я сделала первые шаги навстречу ему. Платье струилось, облегало ноги, подчеркивало изгибы бедер, вздувалось на ветру и снова опадало. Лиф обтягивал грудь, как цветная глазурь – начинку драже. Я даже не хромала. Ни чуточки. Честно говоря, я совсем забыла про сломанный палец, потому что Уайатт смотрел на меня не отрываясь и в его зеленых глазах горел огонь.

После церемонии, когда мы стояли, держась за руки, мама первой подошла и поцеловала нас обоих. Уайатт поднес ее правую руку к губам.

– Если и вправду невеста с возрастом становится похожа на ее мать, я с нетерпением буду ждать, когда пройдут тридцать лет.