Фатальный абонент - Гера Фотич Страница 60

Я набрал новый номер. Ответили сразу. Старческий голос, но какой-то шепелявый, прерываемый кряхтением и чмоканьем:

— Кха, кха… Алло!

Я представил свою классную руководительницу Валентину Петровну, ту амёбу, которой лет сорок назад разбил на восьмое марта духи. Наверно, теперь она такая же старая и немощная. Болеет диабетом и ругает правительство за нерегулярные поставки лекарств. Только очки все те же — огромные в пластмассовой толстой оправе. Сидит в постели, жует колбасу с хлебом под тусклым светом ночника. Запивает чаем. Проголодалась. Слазила в холодильник и теперь наслаждается едой. А может просто боится питаться днем — смущается домочадцев?

— Мамочка, это я! — напустив жалости, привычно заплакал в трубку.

Несколько секунд молчания.

— Серёженька, — пронзил меня неожиданный вскрик, — Серёженька, милок! Где же ты?

Бросила есть? Голос как будто поперхнулся и затих. Послышалось икание. Представил, как упали очки, забегали кроличьи глазки, нервно задергались набитые щеки. Задвигались челюсти, стараясь быстрее прожевать.

Крючок проглочен! Ошибиться было нельзя! Она меня узнала.

Я показал свесившемуся Хорьку указательный палец, чтобы не вздумал шуметь.

Он явно слышал крик в динамике, и это обрадовало. Гадливо улыбался. Нос вытянулся ещё сильнее. Приоткрыл рот, но, вспомнив, тут же сомкнул губы.

— Это я, мамочка! — старался повторить точь-в-точь первичные интонации голоса. — Твой Серёжа! Ты меня узнаешь?

— Серёженька, касатик… мамы нет! Она у отца в больнице! Как ты пропал в Чечне, будь она неладна, он и слег. Это я, бабушка Зина. Я теперь у вас на Стахановцев…

Послышался старческий всхлип, затем причитания с благодарным упоминанием Господа и ещё каких-то святых.

Касатик… Касатик… Так называла меня бабушка Наташа. С благостной улыбкой протягивала сахарок на ладошке….

Наверно, крестится! Я не слушал. Прикрыл динамик ладонью. Хихикнул и радостно закивал соседу. Хорек спрыгнул с койки и бесшумно пустился вприсядку. Сымитировал хлопок ладонями, затем поочередные шлепки по бедрам и заднице, выкинул пару коленец. Я погрозил ему кулаком. Он склонился в книксене, развел руки в стороны, беззвучно улыбнулся — рот до ушей. Сел на мою койку, чего себе не позволял — прикрылся общей радостью.

— Баба Зина, я здесь в отделении полиции, — запричитал я привычно, — менты меня повязали. Подбросили наркотики. Теперь деньги хотят получить. Не отпускают!

— Где же ты столько время пропадал, касатик! Начальство тебя даже потеряло. Искали. К нам приезжали! Жена твоя Тамара дочку оставила. За тобой поехала в часть. Сказала, пока не найдет — не вернется. Как теперь ей сообщить? Горе ты мое!.. Что ироды-то эти хотят?

— Ну что-что! Денег хотят, бабуля, — я торопливо прикидывал, какую назвать сумму? Бабка живет с невесткой или дочкой. Сын или зять в больнице… Особо не разживешься. Главное, не перегнуть. А то позвонит соседке — та науськает. Но и мелочиться не стоит. Бабка-то — верно блокадница или участница войны. Скорее всего, инвалид. У них пенсии ого-го! Да и поколение это не из транжир — всегда на черный день откладывают. Я снова заплакал в трубку:

— Просят пятьдесят тысяч, бабуля! А то ведь засадят в тюрягу, и не увижу тебя с мамой ещё лет пять. А как же папа больной, дождется ли?..

— Ой, дитятко ты моё… — заохала бабка. — Уж больно много просят! На кончину свою копила… Да видать, не судьба… Несть-то куды?

Я вскочил с койки. Радость удачной охоты переполняла. Чуть согнув ноги, вздрогнул бедрами, выгнул грудь как в ламбаде! Это был кайф! Хорек тоже вскочил. Обняв меня за талию, задвигался в парном танце. Затем схватился за живот и показал, что гогочет. Снова повалился на мою койку. Я беззвучно дал ему пинка под зад, чтобы не забывался. Хорек, словно обезьяна, вскарабкался к себе.