Черный порошок мастера Ху - Чан-Нют Страница 50

Так трое путников вошли в город, который показался им знакомым. Они шли мимо лавок с одеждой, притягивавших восторженные взгляды ученого Диня, мимо аптек, возбуждавших интерес доктора Кабана, мимо множества харчевен, в каждую из которых мандарин Тан хотел незамедлительно войти.

— А что это тут сгорело недавно? — поинтересовался ученый, указывая на черный от сажи остов уничтоженной пламенем лавки, внутри которой не осталось ничего, кроме обуглившихся обломков мебели да груды пепла.

— Здесь трудился мастер By, что занимался гаданием по земле, пока его мастерская не была несколько дней назад уничтожена взрывом, — ответил какой-то прохожий.

— Ох уж эти гадатели! — язвительно проговорил доктор Кабан. — Вечно кичатся тем, что могут указать, в каком месте построить храм, а в каком возвести мавзолей, при этом сами не умеют приготовить простейшего блюда!

Пробираясь сквозь толпу, путники добрались наконец до длинной аллеи, усаженной софорами. В конце ее они увидели большую постройку под тройной крышей, окруженную стеной из поливных кирпичей.

— Сю-Туня в Китае явно принимали лучше, чем у нас, — признал судья, резиденции которого было далеко до роскоши этого здания. — Теперь я понимаю, почему он ни разу не согласился разделить с нами трапезу!

Стоявший у входа в дом страж в парадной ливрее обратил к ним бесстрастное, как холодный мрамор, лицо.

— Мы — официальные лица, прибыли с Юга, — объявил мандарин. — Проведите нас к управляющему!

Степенно вышагивая, страж провел их по недавно выметенной лестнице, украшенной карликовыми деревцами в кадках. Поднявшись наверх, он подал знак своему собрату, столь же немногословному, как и он сам, который проводил их внутрь дома. Внутренний двор окружала галерея, опиравшаяся на лаковые столбы и уставленная горшками с орхидеями и водяными ирисами. Динь отметил про себя, что жалованье престарелого мандарина на юге Китая намного превосходило, по-видимому, доходы юного судьи с севера Дай-Вьета. Ни слова не говоря, страж раскрыл перед ними дверь, впуская их внутрь, и скрылся.

Оглядевшись по сторонам, ученый отдал должное изяществу архитектуры: колонны из экзотических пород дерева поддерживали высокий потолок, по всему периметру которого проходила кайма из резных цветов. Геометрический рисунок выложенного плитками пола создавал впечатление бесконечности и увеличивал и без того просторный вестибюль, в котором они очутились.

— Вы — управляющий? — вежливо спросил мандарин Тан старца в синей одежде, который подошел к ним, шаркая ногами.

Тот покачал головой, увенчанной копной непокорных волос, странно вьющихся и рыжих, словно опаленных огнем. Искрящиеся глаза имели какое-то отсутствующее выражение, ибо над ними не было бровей. Он приветствовал гостей широкой белозубой улыбкой.

— Ни в коем случае, господин! Я — мастер By, днем занимаюсь гаданием по земле, а ночью — алхимией!

— А мы только что проходили в городе мимо вашей сгоревшей лавки, — весело перебил его доктор Кабан. — Впечатляющие развалины, вот уж пожар так пожар!

Старик принужденно рассмеялся и нетерпеливо махнул рукой.

— В книгах было написано, что с селитрой надо обращаться осторожно, а я во время опытов, должно быть, превысил дозу, и — ба-бах! — все взлетело на воздух! Меня отбросило назад, пламя лишь опалило мои волосы и начисто сожрало брови. Впрочем, это и есть прелести алхимии! — философски заключил он. — Но что же привело вас сюда, почтенные странники?

Мандарин Тан кашлянул и заговорил торжественным тоном:

— Мы из Дай-Вьета, и привели нас сюда трагические события. Один наш друг, французский монах по имени Сю-Тунь, пребывает в настоящий момент между жизнью и смертью, пав жертвой смертельного яда, природу которого мы и пытаемся определить, чтобы найти противоядие. Выяснилось, что наш гость несколько лет провел в этом городе, пользуясь гостеприимством мандарина Чженя.

— Ах, Сю-Тунь! — с воодушевлением воскликнул гадатель. — Я прекрасно помню этого молодого человека с рыжими волосами. Так, значит, он при смерти… Досадно, досадно… Будучи на службе у мандарина, я часто встречался с ним здесь.

— Мы слышали, будто мандарин Чжень тоже страдал каким-то странным недугом. Возможно ли, что и он был подвержен воздействию того же ядовитого вещества? Доктор Кабан, которого я имею честь представить вам, готов попытаться определить это, если нам будет позволено эксгумировать и обследовать тело.

Любезнейший мастер By покачал головой и потер руки.

— Нет никакой необходимости эксгумировать тело!

— Как?! — вскричал ученый Динь, которому становилось не по себе при мысли о вскрытии. — Разве мандарин Чжень не умер?

Не давая прямого ответа на вопрос, гадатель засеменил по коридору.

— Следуйте за мной, господа! Я отведу вас к мандарину Чженю.

Пораженные путешественники поспешили за ним.

— Только не говорите, что вы втравили меня в это опасное предприятие, для того чтобы выпить чаю и полакомиться засахаренным имбирем у здравствующего и полного сил китайского мандарина! — проворчал Динь.

— Неужели коллеги ввели меня в заблуждение? — возмущался доктор Кабан, начиная уже обдумывать план мщения. — Но ведь они убеждали меня в том, что это очень интересный случай! Ну, если они посмеялись над прославленным доктором Кабаном, им несдобровать!

Мандарин Тан шел молча. А что, если и правда они зря проделали такой путь, а в это время Сю-Тунь там, далеко, доживает последние часы?

Коридор привел их к внушительной двери, на которой из кусочков перламутра были выложены небесные сцены, изображающие сонмы богов, отдыхающих на облаках благовоний. Господин By раскрыл обе створки и широким жестом пригласил их войти.

Задернутые шторы не пропускали дневного света, но путешественникам понадобилось всего несколько мгновений, чтобы глаза их привыкли к сиянию сотен свечей, расставленных на эбеновой мебели и полках тикового дерева. В кресле с высокой спинкой спиной к ним сидел человек, положив руку на подлокотник.

Мандарин переглянулся со своими спутниками, пребывавшими в такой же растерянности, как и он, и обошел кресло. То, что он увидел, заставило его остолбенеть от ужаса.

Мутные глаза сидевшего перед ним человека глядели вдаль угасшим взглядом, от которого кровь стыла в жилах. Седые волосы, уложенные в высокую прическу, выглядели ломкими и пыльными, а сквозь приоткрытые неестественно красные губы виднелись желтые, словно слоновая кость, зубы. Сведенные мускулы лица позволяли, однако, угадать печать светскости, которой когда-то были отмечены его черты. Пальцы лежавшей на подлокотнике руки были разведены, и с близкого расстояния хорошо были видны изогнутые, острые ногти, придававшие ей сходство с птичьей лапой. Тело старца, скрытое официальным нарядом, шитым золотыми нитями и богато украшенным драгоценными каменьями, выглядело крепким, хотя и чуть осевшим. Однако главным, от чего лоб мандарина покрылся капельками пота, была кожа старика: коричневая, почти черная, какая-то ломкая на передней части и по бокам шеи, она лоснилась, будто лакированная.