Цена познания - Юрий Алкин Страница 50

Я полюбил библиотеку. Эта сокровищница знаний содержала в себе все книги, написанные со дня сотворения мира. Ни одно книгохранилище Земли не могло похвастаться подобной полнотой собрания книг. Все, что когда-либо было придумано, записано и издано, располагалось тут, в мудрой тишине, доступное всем и каждому. На стройных стеллажах стояли проза, стихи, критика, научные труды, документальные отчеты — ни одно произведение не было забыто. Все знания и творческие плоды человечества были сконцентрированы в этом помещении. Но за это Секцию Книг мог бы полюбить настоящий Пятый. Моему же сердцу она стала близка из-за других сокровищ, которые изредка появлялись в ее стенах. Я находил в книгах то, чего не вкладывали в них авторы. И для этого не надо было вчитываться в каждое слово или проводить часы, осмысливая особо важную страницу. Достаточно было снять некую специфическую книгу с полки, прийти домой и, дрожа от нетерпения, извлечь скрытую между страниц записку Мари.

В наших письмах было все, что мы не могли высказать лично. Не часто после того как в каждом доме появился телефон, эпистолярный жанр становился столь важным средством общения. «Знаешь, что было самым важным событием вчерашнего дня? — писал я. — Я видел тебя. Ты пересекла Секцию Встреч и исчезла. Но исчезла ты для всех, кроме меня. Никто не знал этого, но на самом деле ты осталась со мной. Я продолжал видеть тебя, слышать твои шаги, вглядываться в твое лицо». Год назад подобные фразы вызвали бы у меня лишь усмешку, а весь обмен записками показался бы мелодраматичным. Но как ни странно, сейчас эти слова рождались сами собой. И устав от постоянного притворства, я спешил выплеснуть их на бумагу.

Мы старались не рисковать и обменивались письмами достаточно редко. Было очень маловероятно, что за десять минут, прошедшие после того, как рука Мари поставила скучную монографию на полку, кто-то опередит меня и заберет эту книгу из безлюдной библиотеки. Но как ни мал был риск, он все же существовал. Поэтому обмен посланиями случался не чаще чем раз в несколько дней. И каждое письмо лишь увеличивало желание личной встречи.

«Правда, хорошо было бы встретиться? — задал я однажды риторический вопрос. — Не Восьмой и Пятому, а нам с тобой. Хотя бы на пять минут. Перебрал сотни вариантов, но все они слишком рискованны. Эти камеры невозможно обмануть. Я уже готов на то, чтобы попросить разрешения у Тесье». Пять дней спустя, читая ответ, я не поверил своим глазам. «Думаю, что Тесье спрашивать не стоит, — отвечала Мари. — Обманув нас обоих, он достаточно четко показал свое отношение к такой идее. Но, возможно, мы могли бы обойтись и без его благословения. Дело в том, что…»

Я пересекал Секцию Встреч, доброжелательно кивая в ответ на приветствия. В этот послеобеденный час народу тут было немного. Задержавшись на минуту из-за Адада, который напомнил мне о необходимости явиться завтра к нему для очередных проверок, я обогнул улыбающуюся в пространство статую и оказался в коридоре. Здесь мне приходилось бывать достаточно редко. Ничего особо интересного в этих краях не было. Несколько квартир, тамбур да маячащий впереди бледно-розовый простор Секции Поэзии. Ощущая на себе взгляд невидимых камер, я шел, гадая, следит ли кто-нибудь сейчас за моими перемещениями. Обычно я не задавался подобным вопросом, но сегодня у меня имелись причины желать, чтобы моя персона была оставлена без присмотра.

Коридоры и секции просматривались отменно. Камеры были установлены через каждые несколько метров, таким образом, что любая точка пространства была видна по меньшей мере в двух ракурсах. Я выяснил это еще в ту далекую пору, когда, привыкая к новой внешности, сам следил за обитателями этого мира. Находясь за пределами жилищ, скрыться от вездесущих наблюдателей было невозможно.

В квартирах ситуация была несколько иной. Камеры располагались в двух противоположных углах гостиной (или «внешней комнаты», как ее именовали бессмертные). Утопленные в своих скрытых гнездах, они позволяли видеть всю комнату, за исключением крошечных «слепых пятен» в двух других углах. Призадумавшись, можно было представить себе более удачное решение, например камеру с круговым обзором, укрепленную в центре потолка. Тем не менее создатели этого гигантского комплекса либо не подумали о такой возможности, либо, что более вероятно, рассмотрели и отвергли этот вариант по каким-то им одним известным причинам. В любом случае полуметровые «пятна» не грозили ни малейшим осложнением. Камеры исправно показывали все, что происходило в комнате.

Однако ничто не вечно. Не только люди, но приборы рано или поздно выходят из строя. А испорченные приборы могут иногда сослужить хорошую службу. Пока Мари так же, как и я, изучала этот мир через экран телевизора, ее внимание привлекла маленькая неполадка. Одна из камер в ее будущей квартире не поворачивалась до предела вправо. Влево ее можно было развернуть до упора, но при повороте в другую сторону она застревала примерно на полдороге, оставляя невидимым небольшой треугольник. Неизвестно, в результате чего возник этот дефект, но, так или иначе, устранять его никто не собирался. И вот теперь он должен был сделать меня невидимым в тот момент, когда, задержав дыхание, я шагну из внешней комнаты во внутреннюю.

Слева послышались шаги. Кто-то, уверенно ступая, приближался ко мне по перпендикулярному коридору. Я приготовил дежурную улыбку. Мгновение спустя из-за угла показался задумчивый Двенадцатый, неся под мышкой шахматную доску. Он был настолько поглощен своими мыслями, что даже не заметил меня. Повернув налево, он некоторое время шел передо мной, а затем исчез за дверью тамбура. Я проводил взглядом его крепкую фигуру и тотчас же забыл о нем. Цель моего путешествия находилась уже совсем недалеко.

И снова, как много-много дней назад, я стою перед дверью. Только на этой двери нет номера, и открывает мне ее не Мари, а Восьмая.

— Пятый? — приветливо удивляется она.

— Вот, — говорю я, — принес твою накидку. Ты забыла ее вчера в Секции Встреч.

— Ой, спасибо, — радуется она. — А я уже не знала, где ее искать. Что же ты стоишь? Проходи.

— Ты не занята? — на всякий случай уточняю я.

— Нет, абсолютно не занята. Я просто читала, — говорит она, и, следуя ее жесту, я прохожу в комнату.

Через пять минут светского разговора, даже не взглянув в сторону слепо таращащейся на меня камеры, я встал с кресла, сделал шаг в сторону и исчез из поля зрения наблюдателей. А еще через полчаса я покинул квартиру Восьмой, прилагая все усилия для того, чтобы оставаться Пятым. Хотелось смеяться и петь. Короткая встреча сделала меня более счастливым, чем многодневная переписка. Момент неловкости, шутка, рассеявшая скованность, и разговор. Тот искренний, свободный разговор, которого мне так не хватало. И первый поцелуй у порога. А уже через мгновение — ожидание новой встречи.

Будто синхронизируя свои действия с моими, из тамбура появился Двенадцатый. На этот раз он соизволил обратить на меня внимание, так как мы шли навстречу друг другу. Поравнявшись со мной, шахматист отсалютовал и продолжал удаляться в направлении Секции Поэзии. Несмотря на то что мои мысли витали далеко, что-то в его облике насторожило меня. Проще всего было обернуться и посмотреть ему вслед. В обычный день я бы так и сделал. Но то, что было уместно в другой день, не годилось сейчас. Сегодня я был самым примерным пай-мальчиком. К тому же зрительную память полезно тренировать. Так что же это было? Одежда? Походка? Какой-то предмет? Ах, вот оно что. Не предмет, а его отсутствие. За время своего пребывания в тамбуре Двенадцатый успел избавиться от доски. М-да, неважная маскировка. Вот так, прямо среди бела дня, контактировать с внешним миром? Какие-то они стали беспечные. Интересно, что он им передал? Текст шахматного учебника? Что-нибудь вроде «Теория ладейных эндшпилей в условиях отсутствия смерти»? А меня зачем-то гоняли туда ночью. Впрочем, им виднее. А может, по их подсчетам, сейчас тут должно было быть пусто, и мое внезапное появление в коридоре явилось для них полнейшим сюрпризом? Не ожидает ли меня самого в таком случае сюрприз? Ладно, будем надеяться на лучшее. И, позабыв о Двенадцатом, я мысленно вернулся к нашему свиданию.