Капля яда. Бескрайнее зло. Смерть на склоне (сборник) - Джадсон Пентикост Филипс Страница 49

Когда мужчина достигает почтенного возраста – семьдесят пять лет, кажется вполне логичным, что эту дату следует отпраздновать. А если он к тому же человек уважаемый и всемирно известный, достигший высот в своей профессии, можно ожидать, что к нему постараются приехать знаменитости со всего мира.

Можно также предполагать, что праздник организуют его почитатели. Даже если юбиляр – один из богатейших на Земле людей, они захотят оказать ему уважение.

Но планируемый праздник, который уже успел привести в сильное волнение персонал отеля «Бомонт», оплачивал сам Великий человек. Список приглашенных удивлял тем, что в нем отсутствовали другие известные фамилии. На семидесятипятилетие Обри Муна позвали странную компанию: бродяг, мошенников, психопатов, алкоголиков, нимфоманок и дешевых авантюристов. Предполагалось присутствие нескольких честных представителей прессы, одиозных политических фигур и совсем немного уважаемых людей, которые не побрезгуют принять приглашение на это сборище.

Обри Мун!

Британец по рождению, он заработал большое состояние в двадцать один год. Это произошло в 1908 году. Его первые рассказы, которые публиковали маленькие журналы по искусству на левом берегу Сены, были слабыми и невразумительными. Но даже в те дни он щедро тратил деньги на вечеринки. И тогда же было замечено, что друзья отстают от него так быстро, словно кожура от банана. Его самым большим удовольствием в жизни и тогда, и теперь было отыскать слабое место в ближнем, чтобы жестоко, без всякой жалости продемонстрировать всему свету. От него шарахались, как от ядовитой медузы. Поначалу его главной темой были супружеские измены, и своими разоблачениями он разбил не одну семью. Непорядочность и моральные изъяны тоже давали большой простор для «творчества». Расставшись под влиянием таких мастеров пера, как Киплинг и Сомерсет Моэм, со своим туманным стилем, он стал ведущим военным корреспондентом. Его жестокость и вместе с тем репутация росли, потому что теперь он взялся за людей из высшего общества. Муна толкала вперед ненасытная жажда власти и способность подчинять себе влиятельных мужчин и женщин. И все от имени честной, отправившейся в крестовый поход журналистики. Его боялись, ненавидели и принимали, поскольку считалось, что тем, кто им пренебрегал или от него отворачивался, было чего опасаться. После войны он путешествовал по миру, писал романы и пьесы, получил Пулитцеровскую и даже Нобелевскую премии за успехи в области литературы. Голливуд осыпал его золотым дождем, хотя, судя по его банковским счетам, он и так уже давно не бедствовал. Мог вознести малоизвестную актрису или актера и превратить в звезду. Но берегитесь! Он держал своих избранников за горло и в любой момент мог обрушить – и обрушивал – репутацию. Мун запускал пальцы в пироги, которые не были ни американскими, ни английскими. После Первой мировой войны неустанно ездил по миру. Знал Ближний Восток, как мало кто из англоговорящих людей своего времени. Совершал восхождения на горы. Управлял самолетами. И как сообщалось, то и дело добивался любви женщин разного цвета кожи.

– Никогда не забуду ту крошку из Неаполя, которая так страстно мяла в своей ручке четки, – говаривал он, унижая одновременно и итальянских женщин, и католическую церковь.

Таким, если коротко, был этот Обри Мун.

В семьдесят пять он превратился в карикатуру на самого себя в тридцать лет. Во время Первой мировой войны был романтичным высоким красавцем, смуглым, хорошо сложенным, носил форму, держался небрежно-развязно или напускал на себя важный вид, дерзкие маленькие черные усы гармонировали с отливающими блеском темными как вороново крыло волосами. В семьдесят пять волосы и усы были такими же черными, но явно не благодаря особому расположению природы. Их умело красили. Щеки отвисли и побледнели, под глазами огромные мешки. Губы под крашеными усами то и дело кривила злобная улыбка. Он готов был проглотить каждого: от помощника официанта до президента.

В отеле «Бомонт» Обри Мун объявился два года назад, намереваясь купить роскошные апартаменты – пентхаус. Шамбрен показал ему пентхаус Л, который в тот момент был свободен и продавался. Его не испугала цена 194 000 долларов. И он как будто пропустил мимо ушей, что за ежегодное обслуживание полагалось еще тридцать две тысячи.

– Вполне хорош, – кивнул он Шамбрену. – Но мне нужен пентхаус М.

– Пентхаус М куплен, и в нем живут, – ответил управляющий отелем. – Л и М одинаковы.

– Мне нужен М, – наступал Мун. – Я заплачу десять тысяч долларов отступных его нынешнему владельцу, чтобы он со мной поменялся.

– Абсолютно невозможно, – ответил Шамбрен. – Его нынешнему владельцу десять тысяч долларов не нужны.

– В таком случае сделка не состоится.

Управляющий «Бомонтом», скрывая разочарование, пожал плечами:

– Как вам угодно. Но могу я вас спросить, почему вы непременно хотите пентхаус М?

– Все очень просто: моя фамилия начинается на М, поэтому мне нужен пентхаус М. И если я его не получу, отправлюсь искать то, что мне требуется, в другом месте.

На лице управляющего отелем ничего не отразилось.

– Предположим, я сумею убедить жильца пентхауса М убрать с его двери букву М и заменить на Л, чтобы М поместить на вашу. Это для вас приемлемо? Затраты составят менее пяти долларов.

– В том случае, если мое жилище будет известно как пентхаус М.

Так началась долгая шахматная партия между мистером Шамбреном и Обри Муном, партия, в которой управляющему отелем приходилось проявлять все свое виртуозное умение.

Его нисколько не трогало, что кровать жильца являла собой копию древней китайской джонки. Не касалось, что пентхаус М был полон бирманскими ширмами, китайской парчой, тибетскими Буддами, роскошными восточными коврами. Не волновало, что в гостиной возвышалось нечто вроде покосившегося трона, покрытого матрасами из пенорезины, а сверху – японскими шелками. Во время своих нечастых визитов в пентхаус М он равнодушно смотрел, как Мун, преклонив голову на своем троне, курит сигарету в длинном нефритовом мундштуке и потягивает кокосовое молоко со льдом. Амато на его месте почувствовал бы себя ползущим на коленях рабом. Шамбрен испытывал презрение к Обри Муну и мог это себе позволить, потому что у того не было на управляющего абсолютно никаких компрометирующих сведений. Главная же проблема Шамбрена заключалась в том, чтобы не рассмеяться в присутствии Великого человека.

Управляющий отелем был человеком редких личных качеств и сплоховал лишь в одном: он не понял, что Мун распознал его желание расхохотаться и возненавидел за это до самых печенок. Острая как бритва враждебность Великого человека ждала лишь момента, когда Шамбрен потеряет бдительность.