Черный порошок мастера Ху - Чан-Нют Страница 49

— Ладно, ладно, ее вина в смерти мужа никогда не была признана официально, — возразил мандарин. — Хотя твое замечание об имени Мо полнее справедливо, даже если она и сама избрала после суда судьбу добровольной изгнанницы.

— Мо-цзы… — как бы про себя задумчиво повторил ученый. — Странная фигура, мечтатель, защищавший мир с оружием в руках. Он хотел убедить правителей не посылать войска на завоевание маленьких беззащитных стран. Надо было обладать особым мужеством, чтобы выступать с таким предложением в Китае с его вечной страстью к завоеваниям.

Мандарин Тан перебил его, нетерпеливо прищелкнув языком:

— Главное в том, что Мо-цзы противостоял великому Конфуцию, хотя в молодости и был его учеником. Можно ли представить себе подобную неблагодарность?!

Зная, что ему не удастся убедить мандарина Тана в том, что противник Великого Учителя мог быть прав, Динь сменил тему разговора.

— Я должен был бы извиниться перед Сю-Тунем за то, что подозревал его в этой истории, — сказал он с виноватым видом. — Я все прикидывал, какой интерес он мог извлекать из оборота ценностей, и вот теперь он при смерти, и мне так жаль…

— Не печалься, мы его спасем, как только доктор Кабан найдет противоядие той отраве, что его убивает. Хорошо еще, что город, в котором жил тот китайский мандарин, находится у самой границы. Если я не ошибаюсь в расчетах, завтра утром мы будем там.

— Интересно, дорого будет сшить себе у китайцев костюм? — проговорил Динь. — Я слышал, что на юге Китая очень оригинальная мода, в том смысле, что они сочетают классический стиль с некоторыми варварскими тенденциями. Неплохо было бы пошить себе такую куртку, фиолетового шелка с воротником из леопардового меха, со складочками, вроде сиамского саронга, но при этом строгого покроя, как кимоно. Вот было бы шуму на официальных банкетах!

Ученый повернулся к мандарину, чтобы узнать его мнение, но тот, вытянувшись во весь рост, спал крепким сном.

— Нет, вы только поглядите на этих оборванцев! — воскликнул доктор Кабан, презрительно скривив рот, и показал подбородком на группу тащившихся по обочине нищих. — Они выглядят еще более отсталыми, чем наши крестьяне. Подумать только, и у этих китайцев хватило наглости напасть на нас, да еще и поработить!

— Да, годы рабства были тяжелы и унизительны, — согласился мандарин Тан. — Но не будем забывать, что бесчестие было смыто кровью в героических битвах, имена которых навеки вошли в историю.

— Батьданг, Лам Со, — подхватил ученый Динь. — Сестры Чунг, [12]Ли Бон, [13]Нго Кюйен и Ле Лой [14]обрели бессмертие в борьбе против китайских и монгольских завоевателей. Свобода досталась дорогой ценой.

— Да, наш народ был беден и плохо вооружен, однако ему удалось одержать верх над великаном благодаря хитрости и прекрасному знанию местности. Как говорит пословица? «Сильный берет силой, а слабый — хитростью». И пусть эти уроки послужат на пользу будущим поколениям! — сказал врач, гордо вскинув голову.

Так беседовали трое путников, перейдя границу. Пробираясь окольными путями (это стоило ученому Диню всего двух падений с лошади, врач же отделался легким испугом), они избежали встречи с китайскими пограничниками и теперь спокойно смешались с пестрой толпой торговцев и крестьян, направлявшихся в город. По правде говоря, они ничем не отличались бы от представителей местного населения, если бы не язык, которым они пользовались, чтобы свободно делиться своими впечатлениями.

— На самом деле китайцы, даже убрав из нашей страны свои войска, продолжают оказывать давление в торговле, — заметил ученый. — На юге все самые богатые купцы — китайцы по происхождению. Надо признать, что в этом они нас превосходят.

— Как вы можете так говорить, ученый Динь! — сварливым тоном возмутился доктор Кабан. — Эти ловкачи умудряются вывозить из страны материалы, которые и нам самим жизненно необходимы. За последние месяцы я с ног сбился, пытаясь отыскать кое-какие вещества, необходимые для моей профессиональной деятельности: плоды терминалии, желчь питонов, аурипигмент, кварц, гипс… Ни в одной лавчонке в городе — ничего! Бездельник аптекарь утверждает, что все это пользуется огромным спросом за границей, где люди готовы платить гораздо больше, чем местные докторишки. Но, послушайте меня, по-моему, нас просто опять поимели, как в старые добрые времена китайского владычества!

— Ну-ну, доктор Кабан, — вмешался мандарин. — Ведь, наверно, можно выйти из положения, заменив одни продукты на другие, вы просто не подумали об этом?

— Вы, конечно, имеете в виду земляных червей и помет летучих мышей? — язвительно поинтересовался врач. — Все, что служит укреплению и омоложению организма, отправляется в дальние края.

Ученый Динь, восседавший на своей кобыле в весьма рискованной позе, поддакнул:

— На этот раз я совершенно согласен с любезнейшим доктором: не далее как вчера вечером мы выяснили, что от нас уплывают даже ценные минералы.

При приближении к городу толпа стала заметно сгущаться. Хотя Южные ворота и были распахнуты настежь, проходя через них, людской поток становился плотнее и скорость его замедлялась. Кроме того, путники то и дело останавливались, привлеченные видом лотков, ломившихся от спелых фруктов и различных жареных вкусностей, и задерживали всеобщее движение.

— Похоже на собачатину на вертеле, — весело сказал доктор, указывая пальцем на костерок, над которым вился соблазнительный дымок. — Что бы там ни говорили об этих китайцах, в еде они знают толк.

— Да, этого у них никто не отнимет, — согласился мандарин Тан, для которого потрескивание поджаривающегося сала было сейчас сладчайшей музыкой.

Когда стражник потребовал у них назвать себя, они перечислили свои имена, однако своего звания мандарин не упомянул, сочтя это излишним для неофициального визита. Услышав почтительные нотки в голосе служителя, который по их выговору узнал в них образованных людей, они дружно порадовались своему китайскому произношению.

— Вы не знаете, где находится дом престарелого мандарина, что принимал у себя недавно французского монаха? — спросил мандарин Тан.

— Да, господин, — уважительно ответил стражник, — я знаю резиденцию мандарина Чженя. Это большой дом в конце аллеи, усаженной софорами. Вы сразу заметите его.