Тихий Дон Кихот - Дмитрий Вересов Страница 46

– Я – дьявол, я ищу Дон Кихота Ламанчского, а по лесу едут шесть отрядов волшебников и везут на триумфальной колеснице несравненную Дульсинею Тобосскую.

Детство Миши Корнилова прошло возле номенклатурного сердца нашего города, то есть в двух кварталах от Смольного. Но тогдашние партийцы не были далеки от народа, то есть темные коммуналки и грязноватые дворы доходили до самой площади Пролетарской Диктатуры. На Ставропольской улице жили такие же большие горластые бабы, словно назначенные комиссарами в коммунальные квартиры, тихие и терпеливые блокадницы, интеллигентные, но неспокойные алкоголики, хозяйственные инвалиды.

Их ранние и поздние дети образовывали небольшой народ, обитавший в нескольких дворах, соединенных арками и сквозными парадными. Как и у любого народа здесь была своя иерархия, свои вожди, красавицы, солдаты, ученые и дурачки. Но народ этот был дружным, просто так никого не обижал и в обиду своих не давал.

Самые старшие из ребят уже заканчивали школу, а такие малыши, как Миша, еще ходили в детский садик, который, кстати, тоже располагался в одном из сообщающихся дворов. И взрослые ребята, и малыши всегда находили общий язык, может, и не совсем литературный. В совместных дворовых играх участвовали все без исключения: и длинноногие, басовитые и писклявые коротышки.

Даже в первых любовных спектаклях принимала участие почти вся детвора. Главные роли, конечно, были за старшеклассниками, но Миша, например, был как-то почтальоном и носил записки то Вере от Толика, то наоборот. До сих пор он помнил, как однажды принес записку Вере.

Шел дождь. Во дворах было пусто. Взрослые иногда пробегали и исчезали в подъездах. Веру он нашел в центральном дворике под детским грибком. Пританцовывая, она ходила по скамеечке в розовом коротком пальто и красных резиновых сапогах. Миша тогда еще понял, что у Веры есть вкус в одежде, как у взрослой женщины, может, даже актрисы кино. Но больше всего ему понравились Верины коленки под белыми рейтузами. Вера шла по скамеечке, а колени то округлялись, то исчезали при выпрямлении ноги.

– Что уставился, малышня? – спросила Вера, но такая грубость была принята и не обижала.

Миша протянул ей записку и почувствовал, вернее, прочувствовал в этот момент первое в своей жизни прикосновение женщины. Это было необыкновенное, счастливое потрясение.

Вера читала записку долго, хотя там было несколько слов. А Миша стоял рядом под грибком и едва сдерживал себя, чтобы просто так, без повода, коснуться еще раз Вериной прохладной руки. В конце концов он не выдержал и протянул ручонку.

– Записку я назад не отдам, – сказала Вера. – Так что грабли убери…

Или подглядывание за влюбленными… Малыши небольшой воробьиной стайкой выслеживали тех же Толика и Веру в одном из проходных дворов. Игра состояла в том, что одни делали вид, что хотят поцеловаться, и поцеловались бы непременно, если бы не любопытные малыши. Девушка должна была изображать готовность к ласке, но только наедине, поэтому парень ругался и время от времени пугал малышей. Дети с визгом разбегались, но ловить кого-то и наказывать всерьез было не принято. Поэтому, пользуясь суматохой, влюбленные пытались спрятаться сами, но не слишком хорошо, потому что без назойливой малышни сильно стеснялись друг друга и не знали, о чем говорить и чем заняться. Такие были наивные времена, как говорит Познер.

Каждый из дворов был предназначен для своей сезонной игры. Один – для орлянки, другой – для «попа» и лапты, зимние сражения проходили в третьем. Для футбола больше подходил самый дальний двор, где было меньше стекол, а с одной стороны вообще была высокая глухая стена.

– Мишу Корнилова сначала ставили на ворота, как одного из малышей. Но скоро ребята обнаружили в нем настоящий вратарский талант. Миша обладал удивительной реакцией, собачьей прыгучестью и бесстрашием. Он часто получал по пальцам, сопел, но не плакал, раздирал коленки об асфальт, но прыгал за мячиком опять и опять. Команды спорили за Мишу, от этого он иногда зазнавался и пропускал простейшие мячи. Но он умел взять себя в руки, не обижался на «дырку» или «решето», а в следующем эпизоде вытаскивал «мертвый» мяч, обдирая себе бок и локоть.

Стекла бились даже в этом, «футбольном» дворе. Но хуже было, когда мяч перелетал через темную стену. Тогда надо было покидать мир своих пыльных дворов, выходить на улицу и идти к тяжелым металлическим воротам, которые никогда не открывались. Стучать было бесполезно, но так было принято. Шли, стучали и кричали невидимому дяденьке, чтобы отдал мячик.