Мертвые, вставайте! - Фред Варгас Страница 46

По улице прошла с продуктовой сумкой Александра, и Марк махнул ей рукой. Он попытался представить ее убийцей, и от этого ему стало не по себе. Что же она пропадала со своей машиной больше трех часов подряд?

Марк ощутил себя бесполезным, бессильным, бесплодным. Ему казалось, что он что-то упускает. С тех пор как Люсьен произнес свою фразу о сути, открывающейся в поисках крайностей, он чувствовал себя не в своей тарелке. Она его смущала. Как в его подходе к изучению Средневековья, так и в его следственном методе. Устав от этих вялых и слишком невнятных мыслей, Марк встал с доски и вгляделся в Западный фронт. Занятно, что мания Люсьена оказалась такой заразной. Теперь никто из них не называл этот дом иначе, как Западный фронт. Реливо, конечно, еще не вернулся, крестный предупредил бы Марка. Удалось ли полиции проверить, не покидал ли он Тулон?

Марк поставил кружку на доску и бесшумно вышел из сада. С улицы он пристально всмотрелся в Западный фронт. Ему казалось, что домработница приходила только по вторникам и пятницам. Какой сегодня день? Четверг. В доме, казалось, было тихо. Он оглядел высокую ухоженную решетку, в отличие от их собственной, без всяких следов ржавчины, наверху торчали острия, весьма опасные на вид. Всего-то и требовалось, что перемахнуть через нее, не попавшись на глаза прохожему, и проявить достаточно ловкости, чтобы не напороться на острие. Марк окинул взглядом пустынную улицу. Эта улочка ему решительно нравилась. Он пододвинул к решетке высокий мусорный бак и, как недавно Люсьен, забрался на него. Вцепился в прутья и после нескольких неудачных попыток сумел забраться на решетку и беспрепятственно через нее перебраться.

Собственная ловкость привела его в восторг. Он соскочил на землю с другой стороны, подумав, что из него вышел бы не охотник, а отличный собиратель, сильный и проворный. Довольный, он поправил серебряные перстни, сместившиеся во время подъема, и мягкими шагами направился к молодому буку. Зачем? Неужели он с таким трудом проник в сад, чтобы только взглянуть на глупое бессловесное дерево? Просто он сам себе пообещал это сделать, к тому же был сыт по горло тем, что увяз в этой истории, вытащить из которой Александру становилась труднее с каждым днем. Эта гордая дурочка все делала невпопад.

Марк взялся за прохладный ствол сначала одной, потом другой рукой. Деревце еще молодое, так что он смог обхватить его пальцами. Марку хотелось его задушить, сжать ему горло, пока оно не расскажет ему, даваясь икотой, что делает в этом саду. Обескураженный, он уронил руки. Дерево не задушишь. Дерево держит рот на замке, оно немое, хуже, чем рыба, даже не умеет пускать пузыри. Оно выпускает только листья, ветви, корни. Да, еще оно выпускает кислород, а это полезно. А больше ничего. Оно безмолвно. Немое, как Матиас, который хочет заставить говорить кучи кремневых орудий и костных останков: бессловесный тип, беседующий с бессловесными предметами. Дальше некуда. Матиас уверял, что слышит их, что для этого достаточно знать их язык и уметь слушать. Марк, любивший только болтливые тексты, свои и чужие, не мог оценить молчаливую беседу. Но Матиас все-таки чего-то добивался, с этим не поспоришь.

Он сел рядом с деревом. Бук дважды выкапывали, и земля вокруг него еще не совсем заросла травой. Он погладил ладонью невысокую редкую поросль. Скоро она станет густой и высокой, и уже ничего не будет заметно. О дереве и его земле забудут. Раздосадованный, Марк пучками стал вырывать молодую траву. Что-то здесь не так. Земля была жирной, темной, почти черной. Он хорошо помнил те два дня, когда они копали и закапывали эту бесплодную траншею. Он снова увидел Матиаса, ушедшего в землю по бедра и говорившего, что хватит копать, надо остановиться, дальше земля не потревожена, не тронута. Он снова увидел его ступни в сандалиях, обсыпанные землей. Но землей глинистой, желто-коричневой, легкой. Ею была набита и белая трубка, которую он подобрал, пробормотав: «Восемнадцатый век». Светлая рыхлая земля. Закапывая яму, они перемешали светлую землю с гумусом. Светлую, совсем не такую, как та, что он сейчас разминал пальцами. Неужели так быстро образовался новый гумус? Марк поскреб поглубже. Везде черная земля. Он обошел вокруг дерева, вглядываясь в почву. Никаких сомнений, затронуты нижележащие слои. Слои земли уже не были такими, какими они их оставили. Но после них копали полицейские. Возможно, они спускались глубже, возможно, они вскрывали и нижележащий слой черной земли. Наверное, так все и было. Они не распознали нетронутые слои и глубоко разрыли черную землю, которую потом рассыпали по поверхности. Только так это можно объяснить. Ничего интересного.

Марк посидел там еще недолго, машинально бороздя землю пальцами. Он подобрал маленький керамический обломок, который показался ему относящимся скорее к шестнадцатому, чем к восемнадцатому веку. Но в этом он не особенно разбирался и сунул его себе в карман. Он поднялся, похлопал дерево по стволу, сообщая ему, что уходит, и предпринял новый штурм решетки. Уже коснувшись мусорного бака ногами, он увидел приближавшегося крестного.

– Сама сдержанность, – сказал Вандузлер.

– Подумаешь, – сказал Марк, вытирая руки о брюки. – Я только навестил дерево.

– И что оно тебе сказало?

– Что ищейки Легенека докопались до самого шестнадцатого века, глубже, чем мы. Матиас не так уж не прав, земля может говорить. Как твои дела?

– Спускайся с мусорного бака, а то я до тебя не докричусь. Кристоф Домпьер действительно сын критика Даниэля Домпьера. Так что это мы выяснили. Ну а Легенек приказал начать поиски в архивах Симеонидиса, но, как и мы, почти не продвинулся. Одна радость – все восемнадцать лодок, пропавших в Бретани, вернулись в порт.

Проходя через сад, Марк забрал свою кружку. На дне оставалась капелька холодного кофе, которую он допил.

– Почти полдень, – сказал он. – Пойду ополоснусь и смотаюсь в бочку, пора перекусить.

– Это роскошь, – сказал Вандузлер.

– Да, но сегодня четверг. В память Софии.

– А может, ради встречи с Александрой? Или ради телячьего рагу?

– Я этого не говорил. Так ты идешь?

Александра сидела на своем обычном месте и, выбиваясь из сил, кормила сына, который был в капризном настроении. Марк погладил Кирилла по голове и дал ему поиграть своими перстнями. Мальчику нравились перстни святого Марка. Марк говорил, что их подарил ему один волшебник, что перстни с секретом, но он никак не может его разгадать. Волшебник умчался на переменку, так ничего и не объяснив. Кирилл их и тер, и поворачивал, и дул на них, но ничего не происходило. Марк подошел пожать руку Матиасу, который словно прирос к стойке бара.

– Что с тобой? – спросил Марк. – Ты будто окаменел.

– Я не окаменел, я застрял. Переодевался на бегу и все надел – и рубашку, и жилет, и бабочку, – но забыл ботинки. А Жюльет говорит, что в сандалиях обслуживать нельзя. Забавно, что для нее это так принципиально.

– Я ее понимаю, – сказал Марк. – Я тебе их принесу. Приготовь мне порцию рагу.

Пять минут спустя Марк вернулся с ботинками и с трубкой со светлой землей.