Шепот питона - Cилье Ульстайн Страница 46

Август еще раз надел наушники, сосредоточенно вслушался, а затем снял их.

— Второе. Очень хорошая работа.

Закрыв файл с этим допросом, я нашла следующий, который хотела показать Августу.

— А это допрос Мариам Линд, который Руе провел в пятницу. Здесь только звук. Можешь послушать?

— Я его уже слышал. Ужас. Он набросился на нее, а она была вынуждена защищаться.

Я кивнула.

— Послушай еще раз.

Август исполнил мою просьбу — внимательно слушал, а я от нетерпения ерзала на стуле. Мое дурацкое тело переполняли самые противоречивые чувства. Он вполне себе ничего, но не мужчина мечты. Однако по телу бежали мурашки. Если б он внезапно проявил инициативу, я, скорее всего, не нашла бы в себе сил отказать. Все так сложно…

Август снял наушники и выжидающе посмотрел на меня — явно не хотел говорить, пока я не объясню, зачем просила его прослушать запись еще раз. Так поступают настоящие следователи: выжидают, изучают, слушают и примечают все детали, а лишь затем делают выводы. Именно так можно избежать ошибки поспешности. Я перевела дух.

— На всех допросах, которые я посмотрела, Руе ведет себя как по учебнику. Он позволяет допрашиваемому говорить свободно, изредка задает открытые вопросы, несколько раз просит собеседника подумать и уточнить какие-то моменты происшедшего. Он использует те же формулировки, что и допрашиваемый, говорит «как вы недавно сказали» и так далее, помогает собеседнику вспомнить что-то специальными методами — например, спрашивает о чувствах и ощущениях, — чутко слушает все, что ему говорят, выжидает и указывает на противоречия только после того, как допрашиваемый умолкает. Он действует правильно и эффективно. А на последнем допросе, с Мариам Линд, Руе совсем другой. Задает слишком много вопросов один за другим, не дает ей времени объясниться. Перебивает и давит на нее. Тебе не кажется странным, что он напрямую спрашивает Мариам Линд, не лежит ли ее дочь Ибен в багажнике? Или что он косвенно обвиняет ее в том, что она плохая мать?

Август опустил голову и кивнул.

— Думаешь, это не просто так? Он не просто сорвался из-за того, что это дело такое сложное?

Я тоже кивнула.

— Ему и раньше приходилось сталкиваться со сложными делами, он допрашивал самых страшных преступников. И не позволял себе повысить голос или вести себя непрофессионально.

Август снова надел наушники и включил запись допроса, внимательно вслушиваясь в голос на записи, а дослушав, сложил руки на коленях, словно искал опору.

— Возможно, он решил, что на первом допросе все самое важное уже выяснили. Впрочем, это не повод вести себя так непрофессионально.

— Он считает, что Мариам что-то сделала со своей дочерью, — сказала я. — Видимо, поэтому так себя и ведет. Он уверен в ее виновности и не может оставаться бесстрастным. И все-таки это очень странно. Столько лет службы, столько опыта… Столько страшных дел, которыми он занимался, столько страданий… Наверняка Руе не впервые допрашивает того, в чьей виновности не сомневается. Он ведь знает, что право высказаться есть даже у тех, в чьей виновности мы не сомневаемся?

Август покачал головой.

— Я не понимаю, почему он так в этом уверен. На данный момент против Мариам Линд нет никаких улик.

Я посмотрела на экран, вспоминая, как дружелюбно вел себя Руе на первых двух допросах серийного насильника. А потом вспомнила его дрожащий от негодования голос на допросе матери Ибен Линд.

— И вот еще что, — я взяла в руки телефон. — В пятницу в баре я написала Руе сообщение и отправила ему. У меня до сих пор сохранился его ответ.

Я показываю Августу сообщение.

«Злиться вообще правильно. Не только на всяких мразей, на допросе или при аресте, а вообще».

— Как он мог написать это, а потом прийти в участок и в тот же вечер так зло, так отвратительно вести себя на допросе Мариам Линд?

Август нахмурился.

— Ты права.

— Так странно, — сказала я. — Мне кажется, к этому делу у него есть какой-то личный интерес.