Пять рассерженных жен - Людмила Милевская Страница 44

Мы отправились в столовую. Кухни у Тамарки не было, а былаогромная столовая по-американскому типу: со стойкой, с баром, с высокимитабуретами и прочими прибамбасами, русскому человеку завидными, но абсолютнобесполезными.

Лично я представить себе не могла свою Тамарку, сидящей наэтом идиотском табурете, на котором с трудом помещается лишь одна половинка еёзада. Впрочем, вру, однажды она напилась и на табурет взгромоздилась, что былодальше рассказывать не стоит. Две недели я носила ей в больницу продукты сповышенным содержанием кальция. Теперь Тамарка для рисовки предлагает табуретсвоим гостям.

— Садись, — пригласила она и меня.

Я с ужасом покосилась на табурет и сказала:

— Нет уж, мне, пожалуйста, скромно и с удобствами. Люблюразвалиться.

— Тогда на диван.

Пока Тамарка разливала по рюмкам коньяк, я с огромнымиподозрениями разглядывала её халат. В конце концов я не выдержала ивоскликнула:

— Слушай, Тома, откуда у тебя этот халат?

— А почему ты спрашиваешь, Мама? — в свою очередьпоинтересовалась Тамарка, придвигая ко мне мою рюмку и мужественно открываябанку с чёрной икрой.

— Почему? Уж очень он похож на тот, который мне дарила мояпокойная бабуля.

— Да, этому халату сто лет в обед, — согласилась Тамарка. —Но я уже к нему привыкла и, знаешь, даже полюбила.

— Да почему это ты, вдруг, полюбила его, когда он мой? И какон у тебя оказался?

— Господи, Мама, сейчас ты начнёшь обвинять меня в том, чтоя украла твой халат! — рассердилась Тамарка.

Признаться, я была близка к этому.

— Во всяком случае, неплохо бы мне узнать как он к тебепопал, — заметила я.

Тамарка изумлённо уставилась на меня.

— Мама! Кого били по башке доской? Ты что, действительно непомнишь?

— Хоть убей — нет. Только не ври мне, что я тебе егоподарила. Он мне слишком дорог, как память о моей бабуле, покойной АннеАдамовне, дай ей бог царства небесного.

— Ты что, явилась ко мне пристраивать свою бабушку в рай? —взбеленилась Тамарка. — В два часа ночи? Я с ног валюсь, а Анна Адамовна умерлатак давно, что уже поздно ей рая желать. Она уже попала туда, куда заслужила. Ахалат ты дала мне, когда я с Даней разводилась.

Я сразу все вспомнила, обрадовалась и закричала:

— Это когда ты пряталась у меня, потому что подлый Данянакрыл тебя с твоим любовником?

— Ну да, — буркнула Тамарка, радости моей не разделяя. — СЮрой баритоном из оперетты.

— Ха, ну и фингал тебе Даня тогда подсветил! — продолжалаликовать я. — До сих пор забыть не могу. Да, было дело, так заехал этот подлыйДаня тебе в глаз, что тут же стирать пришлось платье. С тех пор, по-моему, утебя и нескольких зубов не хватает. Точно-точно, а потом ты нажралась добесчувствия и ушла босиком, но в моем махровом халате.

— Так выпьем, Мама, за то, что память к тебе вернулась, —воскликнула Тамарка, высоко поднимая свою рюмку.

— А вместе с памятью и халат! — радостно добавила я.

Мы выпили и закусили икорочкой.

— А если честно, Мама, — призналась Тамарка, — странная онау тебя. Я о памяти. Про фингал ты помнишь, а про халат забыла. И странно, чтоты радуешься чужим фингалам, когда у тебя своих полно. Ну что, ещё по одной?

— Давай, — согласилась я, подозревая, что теперь моя очередьидти домой в махровом халате. — Кстати, о фингалах, — решила япроконсультироваться с Тамаркой. — Коль у тебя такой богатый опыт, ты мнескажи: долго эта роскошь на моем лице ещё будет?

— Долго, Мама, долго. С недельку походишь, как индеец яркая,а потом постепенно начнёшь тускнеть. Да ты не плачь, привыкнешь, даже жальрасставаться будет. Вот боюсь я, Мама, за щеки твои, — с удовлетворённойулыбкой сообщила Тамарка. — Такие нежные они у тебя, такие бархатные, как бышрамов на них теперь не осталось. Все же «фарш» у тебя знатный, так ты этупорнографию называешь?

Я схватилась за умотанные платком щеки и, казалось, тут жеощутила под ладонями шрамы. Видимо нечто сверхпаническое отразилось на моемлице, потому что Тамарка осталась довольна и даже предложила ещё раз выпить.

— Теперь давай помянем Прокопыча, — предложила Тамарка. —Хоть и мерзкий он был мужик.

— Давай, — опять согласилась я, подумав, что теперь уж точноуйду в своём халате.

Мы выпили и снова закусили икорочкой. Тамарка сразу как-топосвежела. Зеленоватый цвет с её лица исчез, в глазах появился блеск.

— Давай ещё, Мама, по одной, — опять предложила она. — Тосту меня хороший созрел.

— А не слишком мы зачастили? — выразила опасение я. — Тебеже завтра на работу.

— Учитывая позднее время — уже сегодня, — уточнила Тамарка,— но, Мама, сколько можно жить по регламенту? Настодоело! Могу я расслабиться случшей подругой?

Она налила полную рюмку коньяку, придвинула её ко мне ирявкнула:

— Давай! За нас с тобой мочи!

У меня в голове уже все равно порядка не было, и ясогласилась:

— Давай, — и «замочила» до самого дна.

И пошло и поехало.

Долго мы с Тамаркой пили. Не могу сказать сколько, но выпиликрепко. Тамарка захотела расслабиться, поясняя, что такое желание появляется унеё всякий раз, когда она видит меня. Я же пила с надеждой её разговорить, инадежда увенчалась успехом. Разговор-таки состоялся.

— Вот ты говоришь — Прокопыч классный мужик, — с укоромсказала Тамарка, закусывая невесть откуда взявшейся селёдочкой. — А знала быты, сколько соков он выжал из меня, сколько попил кровушки.

В этом месте я даже вынуждена была снять свой платок,прикрывавший важный для беседы инструмент — уши. Естественно, обнажился мой«фарш», чему порадовалась Тамарка.

— Фу, Мама, — тут же сообщила она, — как ты безобразна!Видел бы тебя Прокопыч.

— Он видел и даже сам придумал трюк со шляпой и платком, —заверила я.