Ideal жертвы - Анна и Сергей Литвиновы Страница 43

Вошла, включила в ней свет. Ни души. Лишь льет вода из незакрытого крана, сиротливо висит чей-то забытый купальник. Я прошла сквозь душевую и очутилась в стеклянной громаде бассейна.

Здесь было немного светлее: свет луны и уличных фонарей, падая сквозь застекленные стены, создавал в гулком помещении полусумрак. Вода неспешно колыхалась в темноте. Мои шаги перекатисто отразились от стен, потолка, поверхности воды. Я посветила фонариком в один угол бассейна, потом в другой. Пусто.

И тут краем глаза я заметила, что на поверхности воды что-то лежит. «Мертвый дельфин» вдруг вспыхнула у меня в мозгу первая ассоциация (мертвого дельфина мы видели с Юриком в нашу первую и, увы, последнюю поездку на море). Но откуда, извините, в санаторском бассейне возьмется дельфин, да еще мертвый?! Я направила на воду луч своего фонарика. Я уже предчувствовала самое недоброе. Свет фонаря выхватил слегка качающееся на волнах тело.

Мужчина был в одних плавках и лежал в воде на спине, а его широко раскрытые, не моргающие глаза уставились в потолок. Лицо покрывал слой воды, но ни единого воздушного пузырька не вырывалось из его губ.

То был Степан. Мертвый Степан.

Я отчаянно завизжала и выронила фонарик.

И тут в бассейне зажегся свет.

...То, что было дальше, я помню какими-то обрывками, клочками – как в тот день, когда у меня на занятии умерла толстушка Елена Ивановна.

...Вот меня допрашивает мент – немолодой и бесконечно усталый (кажется, я встречала его на улицах нашего городка). Он притулился в фойе за столом охранника, я сижу напротив. Нет, он не хочет повесить на меня убийство тренера, просто его интересует, почему именно я первой обнаружила труп.

«Почему вы оказались в бассейне в такое время? Ах, вы искали Степана – зачем? О, у вас было свидание, и он не пришел – а вы что, состояли с ним в интимных отношениях? Нет? Почему тогда свидание?»

И так далее, и тому подобное, и каждый мой ответ вызывает новую цепочку вопросов. Но я, естественно, не призналась в том, что Степан что-то раскопал...

Вспоминается еще: вот я стою на бортике бассейна (до допроса это было или после? Кажется, до), и кто-то из оперативников поднимает валяющуюся рядом склянку: «О, снотворное, пузырек на пятьдесят таблеток, пустой. Приобщаем к делу. Надо снять отпечатки». Ему отвечают: «Картина типичная. Накушался реланиума и бросился в воду, чтоб наверняка». Кто-то поддакивает: «У покойного были большие проблемы с деньгами». Вступает третий: «Очевидное самоубийство, и к гадалке не ходи. Впрочем, вскрытие, что называется, покажет».

Я хочу заорать: «Самоубийцы не бывают такими веселыми, как Степа сегодня! Они не назначают свиданий! Не говорят, что нащупали решение и что скоро трудностям с деньгами придет конец!» Но я понимаю, что нужно прикусить язычок...

И уже напоследок, когда увозят труп и уезжают менты, нас, сотрудников, строит – в буквальном смысле строит в линейку, по росту – карлик-директор. Мы стоим вдоль бортика злополучного бассейна, спиной к воде: я, ночная уборщица, два охранника в черном. Директор тихо, но очень внушительно говорит: «Ничего не было. Постояльцы знать ни о чем не должны. Ни о каком самоубийстве. Тренер по плаванию просто уволен. Кто проболтается, сильно пожалеет. Все ясно?» И от его слов, и от воды за нашими спинами веет холодком...

...Разбитая морально и физически, я возвращаюсь в свой номер в три часа ночи. Не забываю поставить будильник на десять (хорошо же меня тут успели выдрессировать!): в одиннадцать у меня первое занятие, а завтрак – бог с ним, с завтраком. Я падаю в постель и засыпаю, едва успев раздеться. Меня мучат кошмары, я то и дело просыпаюсь вся в поту, снова проваливаюсь в небытие – и окончательно будит меня громкий, настойчивый стук в дверь. Первая же мысль, которая является ко мне спросонья: «Все, за мною пришли».

Однако я, как сомнамбула, накидываю на голое тело халатик и плетусь открывать. Будильник показывает семь утра. «И правда, – почему-то бормочу я про себя, – куда я, на хрен, денусь с подводной лодки...»

Я спрашиваю хриплым со сна голосом, который пытаюсь сделать (довольно безуспешно) грозным и строгим:

– Кто там?!

– Открывайте! – доносится из-за двери игривый мужской голос. Он словно принадлежит давно и близко знакомому человеку, и мне, опять-таки в полусне, кажется, что пришел мой бывший, Юрик, – хотя откуда ему-то здесь взяться?! Тем не менее я отпираю. И едва не падаю без чувств: на пороге стоит Константин. Выглядит он довольно помятым, глаза красные. В его дыхании чувствуется алкоголь, который он пытается заглушить мятной жвачкой. Костя то ли пил всю ночь, то ли явился ко мне с жесткого похмелья. И все равно – он прекрасен. Я обадело гляжу на него.

– Ну, так и будем стоять на пороге? – фамильярно спрашивает он. – Может, разрешишь мне войти?

Про себя я отмечаю, что Костя снова начал говорить мне «ты». Как в ту нашу единственную, одновременно прекрасную и страшную ночь... Когда я сразу после гибели Елены Ивановны побитой собачонкой приплелась под дверь его коттеджа.

Я, как автомат, отступаю в сторону, и он входит в номер, видит мою разобранную постель, одежду, кучкой брошенную на пол. Сквозь незадернутые гардины уже светит утреннее солнце. Костя чувствует себя здесь как дома и с размаху плюхается в кресло.

– Константин Сергеевич, что случилось? – бормочу я. А он с видимым удовольствием осматривает снизу вверх мою фигуру, и я очень остро осознаю, что кроме коротенького халатика на мне ничего нет. Грудь вот-вот выпрыгнет из декольте, я плотнее запахиваю ворот и стискиваю его у горла рукой. И тут наконец понимаю, что вид у меня, наверно, ужасный: нечесаные волосы, расплывшиеся глаза – я вчера даже не сняла с себя косметику. Наверно, бомжихи с вокзала и то лучше выглядят! Все внутри леденеет от стыда, а Костя начинает:

– Я давно хотел поговорить с тобой... Наедине, без свидетелей.

Я перебиваю его: «Извини, я сейчас» – и исчезаю в ванной.

С замиранием сердца смотрю на себя в зеркало и, в общем-то, не нахожу ничего особенно криминального. Да, тушь слегка расплылась, и волосы, конечно, не мешало бы расчесать, и щеки бледноваты – но в целом вид на твердую четверку. Даже на четыре с плюсом. Я пускаю воду и начинаю приводить себя в порядок. За стенкой Костя включает телевизор. Будто у себя дома. Да, он явно человек без комплексов – как все москвичи.

Я смываю пенкой вчерашний грим, умываюсь ледяной водой – в мои лета кожа не только способна вынести подобные измывательства, но и отвечает мне здоровым румянцем. Чищу зубы, расчесываю волосы. После окончания процедур придирчиво рассматриваю себя в зеркало и понимаю, что любому мужчине есть от чего потерять голову. Халатик на голое тело, правда, больше открывает, чем скрывает – но в данных обстоятельствах это скорее плюс. Остатки сна совершенно с меня слетели. Я чувствую себя бодрой – и готовой побеждать.

Когда я возвращаюсь в комнату, Костя, развалившись в кресле, внимательно смотрит утреннее телевизионное шоу. С экрана несутся бодрые голоса. По всей нашей огромной стране народ просыпается, торопится на работу, жует бутерброды, собирает детей в сад и в школу... И только у меня все не так, как у людей: чужой зашарпанный номер для персонала и любимый человек, который явился на свидание незваным в семь часов утра... Да еще и крепко выпил.