Шепот питона - Cилье Ульстайн Страница 39

— И что именно поменялось?

— Теперь важна не я. Раньше на первом месте была я, и никто больше. А теперь главная — Аврора.

Девочка дергала руками и ногами, словно силилась понять, как же ей сдвинуться с места.

— Наверное, это приятно, — сказала я.

— Да, не скажу, что мне опять хочется все время думать про Аниту. — Она рассмеялась. — Я вроде как стала мудрее.

Я подумала о собственной матери — или о той, кто утверждал, будто она моя мать. Что же с ней-то не так? Как ей удалось избежать подобных изменений?

— Надо только решить, что делать с Бирком, — Анита помрачнела, — если у меня сил хватит.

— То есть ваш уговор с ним больше не действует?

Она пожала плечами.

— Раньше действовал. То есть это мне так казалось. А сейчас до меня дошло, как это называется. Проституция. И саморазрушение.

Я оглядела величественную спальню, обшитую лакированными панелями из темного дерева, с окнами в скошенной крыше. Анита говорила, что дерево старое и ухаживать за ним сложно, однако смотрится оно красиво. Такое обычно говорят взрослые. Дом перешел к Бирку по наследству; он принадлежал к третьему поколению тех, кто живет в этом доме, а его мать, страдающая синдромом Альцгеймера, давно переселилась в дом престарелых. Значит, это бордель? А я — очередной клиент, еще один действующий уговор?

— Ты тоже не все знаешь, — она скривилась, — но мне надо хоть кому-нибудь рассказать, иначе я просто не…

Аврора приподняла головку и хрюкнула. Анита машинально наклонилась и положила малышку чуть иначе, хотя той, похоже, и так было неплохо.

— Обещай, что не станешь меня обвинять?

— Да с чего мне тебя обвинять?

Убрав руки за спину, она расстегнула лифчик и, сняв его, положила на подушку. Груди у нее и впрямь набухли от молока, большие соски и тонкие вены особенно выделялись на бледной коже. Сильнее всего пострадала левая грудь — ее почти целиком покрывал зеленоватый синяк.

— Остальные уже сошли, — пояснила Анита, — но тут он постарался. Ты бы это в самом начале видела…

Я вытянула руку и дотронулась до синяка. От сердцебиения ее грудь подрагивала.

— Он ужасно ревнует, — сказала Анита, — и жутко меня обвиняет. Утверждает, будто Аврора, вполне вероятно, не его дочь, хотя достаточно на нее посмотреть, и все сразу становится ясно. Он меня и к картинам ревнует. Говорит, мне надо завязывать с искусством, и тогда я, мало того, что стану счастливее, так еще и буду лучшей матерью Авроре. Я, мол, витаю в облаках и недостаточно хорошо забочусь о ней. Он много раз угрожал сжечь все мои краски и кисти. Не понимает, что картины — это часть меня. В картинах меня больше, чем в этом теле. Мольберт — мое сердце, краски — легкие, я не преувеличиваю.

— Тогда уходи от него.

— Да. Надо его бросить.

Анита сглотнула и опустила голову, тряхнув светлыми волосами.

— Вот отстой, — сказала она, — отстой… Я впервые рассказала об этом вслух. Что же мне делать?

Я посмотрела на ее опущенную голову. Вспомнила, как взяла Неро и самое необходимое и за день переехала от Эгиля с Ингваром. Мне легко жечь за собой мосты. Но, возможно, для кого-то это сложнее. Даже если прожил с кем-то всего несколько месяцев…

— Я боюсь, — призналась Анита, — боюсь оставаться и боюсь уйти. Но больше всего боюсь того, что он способен натворить. Что-то говорит мне, что он только один раз меня избил, что больше он не посмеет, но я и слушать не желаю. Надо бежать. Туда, где он меня не найдет.

Анита закрыла лицо руками и принялась всхлипывать.

— Ну перестань… — Мне сделалось неловко. — У тебя же есть родные, у которых можно пересидеть какое-то время?

— В мамином доме до сих пор есть моя комната, но надолго ли меня туда пустят, не знаю. Я, кажется, не говорила, но Бирк — сын одного из лучших маминых друзей; мы с ним уже давно встречались, просто потом разбегались, а когда съехались, мама была счастлива. Она считает, что лучше его мне не найти.

— Когда ты расскажешь, что он с тобой сделал, она изменит свое мнение. — Сказав это, я почувствовала себя холодной и чужой. Кто я такая, чтобы рассуждать о матерях и дочерях?

Анита вытерла слезы и покачала головой.

— Я боюсь, — повторила она. — Не уверена, что у меня хватит смелости.

В эту секунду Аврора испустила пронзительный вопль. Анита поднесла ее к груди, сунула сосок ей в рот, и вскоре малышка уже с удовольствием зачавкала. А вот сама я пила хоть когда-нибудь материнское молоко? Даже представить сложно.