Пресс-центр. Анатомия политического преступления - Юлиан Семенов Страница 37

Женщина вздохнула.

— Допускаю.

— С кем конкретно?

— Он никогда не говорил того, что могло угрожать мне или моим близким… Он был очень открытым, но умел молчать про то, что могло принести мне горе…

— А где телохранители Грацио?

— Один, Эрнесто, живет на моей вилле… Второй уехал в Сицилию.

— Я могу поговорить с Эрнесто?

— Бесполезно. Он ничего не скажет.

— Почему?

— Потому что он сицилиец. Потому что сам ничего не знает… Он умеет только охранять, следить за теми, кто идет по улице, стрелять и резать…

— Силач громадного роста?

— Нет, Эрнесто как раз очень маленький. Громадным был Витторио, который уехал в Катанью…

— Почему?

— Кончился контракт… Прокурор республики заверил Грацио, что опасность миновала…

— Как фамилия этого Витторио?

— Фабрини.

— У него очень большой размер обуви, не правда ли?

— Да, сорок пятый…

Шор снова закурил.

— Мне бы все-таки очень хотелось поговорить с Эрнесто…

Женщина поднялась с низкого сафьянового овального дивана, подошла к перламутровому, старой модели телефонному аппарату, набрала номер, долго ждала ответа, пояснила, что Эрнесто рано ложится спать, они такие сони, эти сицилийцы, так любят поспать…

— Алло, Эрнесто, простите, что я потревожила вас поздно… Здесь у меня…

Шор поднес палец к губам, шепнул:

— Не говорите обо мне! Просто попросите приехать…

Женщина кивнула.

— Вы бы не смогли сейчас приехать сюда? Нет, нет, ничего не случилось… Хорошо, спасибо, я жду.

— Не вздумайте ему сказать, что я из полиции, — попросил Шор, — он тогда не станет со мною ни о чем говорить… Скажите, что я стараюсь понять причину гибели Грацио…

— Господина Грацио, — поправила женщина. — Он не станет говорить с вами, если вы скажете о Леопольдо просто "Грацио"…

— Господин Бланко тоже очень следит за тем, чтобы его фамилия произносилась с обязательным "де".

— Он мышь, — повторила женщина, — он только играет в больших, он не в счет.

— А Уфер?

— Тоже мышь, но дрессированная, знает все о бирже, Леопольдо верил ему как себе… Он может догадываться, кто против концерна Леопольдо в Гаривасе, он знает пружины… После того, как Леопольдо не стало, дни Санчеса сочтены, и Уфер и Бланко знают это…

— Вы согласитесь под присягой повторить то, что сказали сейчас?

— Конечно.

— У вас хватит денег, чтобы держать трех телохранителей, фрау фон Варецки?

— Я не люблю, когда считают мои деньги, господин Шор. Вы спросили, я ответила. И достаточно.

— Прошу простить, но я осмелился спросить вас о телохранителях оттого, что понимаю всю меру опасности, которую я, лично я навлеку на вас после такого рода заявления… Мы не сможем дать вам охрану, а она потребуется, в этом я не сомневаюсь.

— Я сказала то, что сочла нужным сказать. Какие у вас еще вопросы?

— Господин Грацио называл вам тех, кого он подозревал в гибели Энрике Маттеи? — спросил Шор, отметив, что более не смеет называть покойного просто Грацио. Женщина сумела корректно, но твердо навязать ему свое отношение к нему.

— Его врагами были те, которые крепче всех пожимали на приемах руку и громче других клялись в дружбе.

— Простите, но этот ответ слишком общий.

— Другого не знаю.

— Постарайтесь вспомнить: вам никто не подсказал дружески, вскользь — переехать из вашего дома сюда, в "Палому"?

Женщина нахмурилась, снова потянулась к бутылке, глаза ее сделались прозрачными, водянистыми, поэтому казалось, что в них постоянно стоят слезы, хотя они были сейчас сухи…

— Мне звонила фрау Дорн… Обещала прилететь ко мне… Она спросила, не слишком ли мне тяжко в доме одной… Но она ничего не советовала…

— Когда это было?

— Когда Леопольдо не стало.

— У вас в доме есть сейф?

— Да.

— Ключи от него у вас?

— Да.

— Там хранятся документы господина Грацио?

— Нет. Только мои бумаги.

— Когда господин Грацио был у вас последний раз?

— Весною, пятнадцатого апреля…

— Он был один?

— Да.

— Работал?

— Нет. Отдыхал. Конечно, он много звонил по телефону, он умел прекрасно работать по телефону, но ничего не писал… Хотя нет, конечно, что-то писал, все это осталось у него на столе, я храню все его бумаги, он не любит… он не любил… Погодите, вы спрашивали о его врагах… Вы слыхали о Доне Баллоне?

— Да.

— Ну, и что вы о нем слыхали?

— Я слыхал, что он крупный мафиози, занят в кинобизнесе…

— Леопольдо как-то сказал, что это самый страшный человек, которого он когда- либо встречал в жизни… Дом Леопольдо стоит рядом с замком Дона Баллоне… В Палермо… Внешне они были очень дружны, но я никогда не забуду, как мне сказал о нем Леопольдо… Сказал шепотом, а ведь он не знал, что такое страх…

…Эрнесто от виски отказался, посмотрел маленькими колючими глазами на Шора, выслушал Анжелику фон Варецки о том, что этот господин намерен разобраться в обстоятельствах гибели ее мужа, аккуратно присел на краешек кресла, сжал в кулаки толстые маленькие пальцы, поросшие темными волосками, и сказал:

— Я готов помочь господину в его деле, как же иначе-то?

— Где Витторио? — спросил Шор. — Хорошо бы нам поговорить вчетвером…

— Вы служите в полиции? — утверждающе уточнил Эрнесто.

— Я частный детектив.

— А ваша фамилия, случайно, не Шор?

— Ну, а если моя фамилия действительно Шор? Что тогда?

— Тогда я погожу говорить с вами, покуда вы не изложите всю правду о деле господина Грацио…

— Вам звонил кто-нибудь по поводу этого дела? Давал советы?

— Господин Шор, я же сказал, что пообожду с вами говорить, мы люди неторопливые, умеем ждать своего часа… — Он обернулся к Анжелике фон Варецки. — Пожалуй, я поеду, а то псы воют, покормлю…

33

Из бюллетеня Пресс-центра:

"Как стало известно, представители "Континентл фуд индастри", контролируемой финансовой группой Дигона, которые прилетели на встречу с Грацио в тот день, когда он покончил жизнь самоубийством, встречались с ним до этого трижды на протяжении последней недели в Лондоне, Далласе и Гонконге. Переговоры проходили при закрытых дверях, в обстановке полной секретности, однако обозреватели, близкие к финансово-промышленным кругам, утверждают, что целью этих встреч было удержать Леопольдо Грацио от подписания договора с режимом Санчеса в Гаривасе о строительстве энергосистемы; оплата гарантировалась реализацией урожая бобов какао, который, как утверждают, ожидается весьма высоким.