Незримое, или Тайная жизнь Кэт Морли - Кэтрин Уэбб Страница 35

Кэт слышит у ворот скрип телеги молочника и выходит с молочными кувшинами ему навстречу. Еще нет семи утра, небо чистое и бесцветное, словно стекло. Барретт Андерс, молочник, человек худощавый и молчаливый. От его комбинезона разит коровником, зато руки у него розовые и чисто вымытые. Рот теряется под свисающими усами, такими же седыми, как и волосы.

— Пожалуйста, как обычно, Барретт, — просит Кэт, подавив зевок.

В первый час после пробуждения, очнувшись от не принесшего отдохновения сна, она плохо соображает и ее знобит. Кэт ставит на землю тяжелые кувшины, пока молочник отмеряет две пинты пахты, пинту снятого молока и пинту сливок, погружая в бидоны жестяную черпалку с длинной ручкой. Лошадь, крепкий коб [9]с массивным крупом, задирает хвост, шумно выпускает газы и оставляет на дорожке кучу навоза. Кэт закатывает глаза.

— Вот спасибо большое, мне еще и за лошадью убирать, — ворчит она.

Губы Барретта кривятся под усами.

— Хозяйка будет довольна, эт’ точно. Эт’ бесплатное удобрение для ее роз, — произносит он неспешно.

— Очень любезно с твоей стороны, старая ты кляча, — благодарит Кэт лошадь.

Когда Барретт снова садится на козлы и медленно катится по дороге между изгородями в деревню, Кэт на мгновение замирает с кувшином в руках. Ей нравится тишина и спокойствие, влажная свежесть в воздухе. Как хорошо, как не похоже на тяжкую и удушливую дневную жару. Над головой проносится с криками стайка стрижей: крылья назад, тела вытянуты в полете. На запад, туда, где небо гораздо более синее. Кэт смотрит вслед птицам, страстно мечтая отправиться за ними.

В этот миг она слышит, как за спиной отворяется дверь, звучат приглушенные голоса. Она оборачивается и видит викария и теософа, которые выходят из дома, с биноклями и сумками. Викарий вышагивает красиво, при каждом шаге опуская на гравийную дорожку трость из полированного ореха и продолжая проникновенную беседу. На мистере Дюрране щеголеватое полотняное пальто, одна рука непринужденно опущена в карман, в другой он несет фотокамеру в квадратном футляре из мягкой свиной кожи, коричневого цвета и с позолотой. Когда они проходят мимо нее, Кэт успевает расслышать слова викария, сказанные вполголоса.

— …и я верю, что именно по этой причине всегда чувствовал такую глубокую любовь к деревне и к дикой природе, находя в них утешение, потому что рядом со мной, хотя я об этом даже не подозревал, находились все эти элементали — создания, стоящие выше и ближе к Богу, чем все человечество, вместо взятое, — изрекает он.

Викарий настолько увлечен своими мыслями, настолько восхищен собой, что не замечает горничной, которая стоит, залитая утренним светом, рядом с молочными кувшинами.

— Возможно, что все обстоит именно так, Альберт. Вы прежде всего должны обладать хотя бы небольшими способностями, чтобы просто заметить их, с этого все мы начинали. Скажите, когда вы увидели их в первый раз, вы находились в состоянии, близком к трансу? — спрашивает теософ.

Кэт хмуро смотрит им в спину, когда они проходят мимо в тридцати футах от нее. Минуты покоя испорчены. У ворот, у выхода на улицу, теософ оборачивается незаметно для викария и улыбается Кэт — чересчур понимающей, чересчур фамильярной улыбкой, которая ей совсем не нравится. Она отворачивается и поднимает очередной кувшин, чтобы отнести его в кухню.

Кэт знает, что они ушли по меньшей мере на час. Теософ быстро приспособился к привычке викария вставать ни свет ни заря и до завтрака бродить по лугам. Впрочем, теперь это не просто прогулки. «Призывания» — так называл их теософ, когда она как-то вечером подавала ему очередной омлет с сыром. Кэт терзает любопытство или что-то похожее на него, и она неслышно поднимается по лестнице, проходит по коридору до гостевой комнаты, куда поселили мистера Дюррана. Она беззвучно закрывает за собой дверь на тот случай, если Эстер проснулась и может услышать, отдергивает занавески и стоит, упершись руками в бока и осматриваясь. В комнате полный беспорядок. Каждое утро она прибирается и каждый вечер стелет постель и задергивает занавески; и за этот короткий промежуток времени теософ умудряется устроить такой разгром, какого не увидишь даже в детской. Одежда и обувь на полу, на кресле, на оттоманке; тарелка с корочками сыра и веточками от винограда стоит на шелковом стеганом покрывале, на котором видны жирные отпечатки пальцев; высокая стопка книг у кровати развалилась; простыни, сбившиеся в комок, съехали на пол. Одна подушка полностью вылезла из наволочки.

— Господи, у него, что ли, падучая? — бормочет Кэт, поднимает одежду, встряхивает и аккуратно вешает на плечики в гардероб. Она заправляет постель и находит ботинкам пары, грязные выставляет за дверь, чтобы отнести вниз и начистить. Она снова складывает книги в стопку, и в этот момент из них выпархивает конверт.

Кэт поднимает его, и адрес привлекает ее внимание. «Мистеру Р. Дюррану. Отель „Куинз“, Ньюбери». Неужели, прежде чем приехать к викарию, теософ жил в гостинице? Нисколько не колеблясь, Кэт открывает конверт и вытаскивает письмо, осторожно держа кончиками пальцев. Бумага гладкая и дорогая, чернила непроницаемо-черные, письмо написано всего двумя неделями раньше.