Фальшак - Андрей Троицкий Страница 35

– Как говорят художники, не сгущай краски.

Отец не слушал возражений.

– Наверное, так и получится. Вы, дорогие мои, любимые сыновья, законопатили меня в эту дыру. Я поживу здесь еще пару месяцев, а потом в «желтом доме» буду чертиков ловить. Спасибо вам за мою счастливую старость.

– Про дурдом врач ни слова не сказал.

– Этот Тюрин тебя просил покрасить потолок и стены?

– Только потолок.

– Он всех об этом просит. Потому что самому пора в дурдом. Совсем свихнулся на своем ремонте. А откуда у тебя этот синяк на скуле? Опять с кем-то подрался.

– Нет, – улыбнулся Бирюков. – На этот раз просто попал под электричку.

– Эх, Леня, Леня… Я всегда говорил, что ты плохо кончишь.

– Отец, не накручивай себя попусту, – ответил Бирюков и подумал, что отец на этот раз не далек от истины в своих пессимистических прогнозах.

Владимир Васильевич отогнал назойливую муху и выбросил пакетик с косточками в открытое окно.

– Я мечтал, что ты станешь человеком, – отец обожал повторять прописные истины и разные нравоучительные сентенции. – Но ты не оправдал моих надежд. Ладно, иди. Скоро жрать жадут. Съем свою кашу на воде, сяду у окна и буду смотреть на проходящие поезда. Плакать хочется, когда осенью смотришь на поезда. Особенно когда тебя самого загнали на дальний запасной путь. Кстати, здесь совсем не дают мяса. А если отказаться от мяса, зачем тогда вообще жить на свете?

* * *

Дашкевич, нарушив все заведенные привычки, появился в рабочем кабинете с часовым опозданием. Он распахнул створку встроенного шкафа, долго рассматривал в зеркале свое отражение, глубокую царапину на щеке и наконец процедил сквозь зубы:

– У моей кошечки слишком острые коготки. И слишком поганый язык. Сразу заметно, что она – типичная лохушка с куриными мозгами, которая выросла в рабочем предместье.

Он упал в кресло, вытащил из нагрудного кармана скомканный листок и, подняв трубку, набрал междугородний код и номер московского телефона. Когда Бирюков поднял трубку, директор комбината минеральных удобрений почувствовал, что его сердце забилось часто и неровно.

– Это я, – сказал Дашкевич. – Вот сижу и думаю, каким способом на свет появилась такая падла и сука, как ты. Неужели мать родила?

Бирюков молчал, переваривая оскорбления.

– Но меня удивляет даже не то, что такие выродки живут на земле. Удивляет логика твоих поступков. Ты угрожал мне убийством в гостиничном номере. Когда я был в отключке, притащил туда какую-то второсортную шлюху с отвислым выменем. И устроил эту порнографическую съемку. Затем обокрал меня, увел карточки и сделал какие-то покупки. Аж на шестьдесят с лишним штукарей.

– Ты выстроил очень красивую и убедительную логическую цепочку. Но в ней не хватает одного звена. Это ты меня обокрал первым, кинул на тридцать тысяч и ухом не повел. Я лишь пытался вернуть собственные деньги.

Дашкевич не слушал.

– Вечером позвонил и занялся шантажом, предложил сделку, – прокричал он в трубку. – Фотографии остаются в твоей коллекции, их никто не увидит. Кроме тебя, чертова извращенца. А я не поднимаю шума насчет денег и не пытаюсь их вернуть насильственными методами. Потому якобы, что мое семейное счастье дороже шестидесяти тысяч. Ты все оценил и просчитал. Ты знаешь, сколько стоит мое семейное счастье, и какое положение в обществе занимает мой тесть. Я не спал до утра…

– Ясно, ты же днем хорошо выспался.

– Оставь свои смехуечки. Я обдумывал ситуацию. Знай, что той ночью твоя гнусная жизнь висела на волоске. Но к утру я принял решение: пусть все остается, как есть. Подавись этими деньгами. Ты одет так, будто пиджак нашел на помойки, а брюки получил в наследство от покойного дедушки, который никогда не следил за модой и одевался у старьевщика. Хрен с тобой. Купи приличный костюм, сними симпатичную телку и радуйся жизни. Но ты… Я не знаю, как это назвать, таких слов просто нет в русском языке. Ты хуже любой твари, хуже крысятника. Забрать мои деньги, а потом заказным письмом с уведомлением прислать эти порнографические открытки моей жене. У меня все это не укладывается в голове. Зачем? С какой целью? Как ты мог?

Бирюков молчал, кажется, целую минуту.

– Я не присылал твоей жене эти фотографии, – наконец сказал он. – Меня обокрали. Унесли из квартиры деньги и эти карточки. Я гадал: зачем их взяли? Кому нужны фотки? Теперь понятно.

– Придумал бы что-то поскладнее. Думаешь, что я сожру эту развесистую клюкву?

– Можешь не верить, но это правда. Видимо, за мной следили, контролировали каждый шаг, когда я притопал в «Россию» и сделал несколько фотографий. Затем эти карточки попались на глаза ворам. Мои враги решили свести со мной счеты твоими руками. Остроумная идея. Я искренне сопереживаю твоему горю, но…

– Не тяни меня за яйца, – заорал Дашкевич. – Я не верю ни одному слову. Ты ведь знал, чем кончится для тебя этот фокус? Ты знал, что этого я никогда не прощу? Тогда в гостинице я нарисовал картину твоего будущего. Ты, кажется, решил, что я шучу. Напрасно. Напрасно гнида… Теперь берегись. Если хочешь пожить чуть подольше, заглядывай под днище своей машины. Вдруг там окажется взрывное устройство. Запасись бронежилетом и не выходи на улицу в темное время суток. Хотя… Хотя эти меры предосторожности все равно ненадолго продлят твое жалкое сраное существование.

Дашкевич бросил трубку. Он поставил на стол локти и уперся горячим лбом в раскрытые ладони.

* * *

Вчера вечером, когда он вернулся в свой загородный дом, жена заперлась в спальне и погасила свет. Он подергал ручку, постучал костяшками пальцев в дверь и спросил: «Верунчик, ты здесь?» Но ответа не дождался. Домработницу, видимо, отпустили еще днем, и она ушла, почему-то не оставив в микроволновке ужин. Усевшись у телевизора, поставил перед собой бутылку пива и тарелку с бутербродами. Через четверть часа он снова оказался у двери в спальню, постучал настойчивее, повысив голос, спросил, что случилось. Жена молчала, под дверью появилась полоса света, Вера включила торшер. Дашкевич вернулся в гостиную, испытывая душевное беспокойство, долго ерзал на диване, будто ему в штаны пустили горсть муравьев. Утром все было нормально, Вера вышла проводить мужа на порог, когда водитель подогнал служебную машину. Даже целомудренно чмокнула его в щеку и сказала какие-то банальные нежные слова. А теперь не хочет открыть дверь, не отзывается на его вопросы. Странно.

Он прикончил вторую бутылку пива, когда дверь в спальню с грохотом распахнулась. Жена прошагала по коридору, остановилась на пороге гостиной, уперевшись одной рукой в бедро. Глаза Веры блестели, лицо сделалось красным, отечным. Дашкевич, едва взглянув на нее, понял, что Вера проплакала весь вечер, а затем выпила бутылку вина. «Ну, как ты отдохнул в Москве? – спросила жена, затягивая поясок халата. – Хорошо провел время, ублюдок?»

Она вытащила из кармана несколько фотографий, шагнула вперед и бросила карточки в лицо мужа.