Бойся своих желаний - Анна и Сергей Литвиновы Страница 33

– В смысле – из Союза.

– Тебя, что, на работу за границу посылают?

– Не посылают. Я уезжаю сам. Если хотите – бегу.

– Как это?

– Да ты чё, Валер?!

– По-моему, ты себе здесь, в госпитале, голову отлежал.

– Или перегрелся.

– Ничего я не перегрелся и не отлежал! А говорю только потому, что вам, чертям, доверяю. И предлагаю: айда вместе, а? Вы подумайте: нам по тридцать лет. Мы уже сходим или вот-вот сойдем. Коньки – на гвоздь, клюшки – на дрова. И – что? «Волги» наши сломаются, и никто нам новые не даст. Квартиры облупятся, а денег на ремонт не будет. Дочки вырастут, замуж станут выходить, а денег свадьбу устроить не найдется. Забвение и нищета – наш удел.

Все дружно загомонили:

– Да ладно, чего там!

– Не пропадем!

– Тренерами пойдем. Будем опыт свой передавать.

– Мы ведь все уже майоры, армия позаботится!

И только единственный капитан ЦСКА и сборной Парамонов, покусывая губу, молвил задумчиво:

– А что, ты думаешь, нас на Западе кто-то ждет? Как мы там будем? Без языка, без связей? Что делать станем? Мы там скорей начнем с голоду подыхать – как Белоусова с Протопоповым, как Корчной или Солженицын.

– Нас все там знают! – парировал Монин. – Все! Мы пятеро в зале хоккейной славы в Канаде числимся. Того и гляди, в музей восковых фигур попадем. И если вы только захотите, все у вас будет. Вы ведь не хуже меня играете. И наград у вас не меньше. А я, между прочим, стану получать там, в Канаде, знаете сколько – за год?

Он никак не мог удержаться, чтобы не похвастаться. По сути, вся их жизнь была игра, а в игре просто необходимо постоянно соперничать с другими, даже если эти «другие» – твои товарищи по команде.

– Ну?

– А вы представьте: за год – единица и шесть нолей. В американских долларах.

– Шесть нолей? – переспросил Сидоров. – Это сто тысяч, что ли?

– Выше поднимай. Шесть нолей. То есть миллион.

– Ой, да ты брешешь! Столько даже Эспозито не получал. И Бобби Халл.

– А вот мне обещали – причем не только за игру, но и потом, за тренерскую работу.

– Это тебе за предательство обещали! – в сердцах воскликнул Парамонов. – Ты, между прочим, офицер Советской армии. И коммунист. Ты, что, не понимаешь, какой шум по радиоголосам начнется – с целью опорочить нашу страну? И это после того, сколько Родина для нас сделала!..

– Ша, Парамончик! – остудил его самый немногословный и авторитетный в пятерке и в сборной игрок – Вася Серов. – Не мельтеши, не на партсобрании. Я не понимаю, Валер, для чего ты нам-то рассказал? Ты же нас подставляешь! Потому что если мы знали про твои планы и не донесли – будет считаться гораздо хуже, чем если вовремя не разглядели предателя.

– Пятерку расформируют точно, – вздохнул Кузьмак.

– По гарнизонам рассуют, – покивал Сидоров. – Поедем играть в Читу да в Алма-Ату.

– Мужики! – вскричал Монин. – Да вы что?! Я ж вам сказал, не чтоб подставить! А чтоб вы сами подумали, определились. Вы гляньте – у каждого из нас целая куча золотых медалей, а как мы по сравнению с теми же Кеном Драйденом или Филом Эспозито живем!

– Так ты только из-за жратвы, что ли, убегать собрался?! Ради вилл и лимузинов?

– Ладно, проехали. Я вам ничего не говорил, а вы ничего от меня не слышали.

– Конечно, не слышали. Не пойдем же мы тебя сдавать.

– Только, по-моему, Мон, ты не туда рулишь.

– Да ты подумай еще, Валерка…

– Все, я говорю – проехали.

И они, четверо – в шикарных штатских костюмах, а один – в пижонской «олимпийке» – отправились в корпус, вызывая у встреченных больных и медперсонала ступор от восхищения и гордости: вот она, ледовая дружина, гуляет, как самые простые больные и посетители. Сержанты и прапорщики, особливо в белых халатах, да женского пола, все как одна оборачивались вслед столь великолепным представителям мужской породы: красивым, мужественным, богатым и знаменитым. Да они здесь живут, как сыр в масле! Куда стремиться! А этот Монин толкует об эмиграции!

Друзья проводили своего форварда до палаты. С уважением посматривали на высоченные потолки, металлические лестницы, гулкие коридоры и толстенные стены «военной гошпитали», основанной еще Петром. Госпиталь выглядел столь же внушительно, как они сами, или как держава, что их выкормила. Крепко пожали друг другу руки, а с партнерами по нападению, Парамоновым и Серовым, даже на прощанье обнялись.

…Случился ли тот разговор в действительности или нет, никто в точности не знает. Но факт остается фактом: на кубок Канады, проводившийся в одноименной стране, Монина не взяли. По официальной версии – из-за незалеченной травмы. Неофициальную, собственную версию событий хотел (вроде бы) озвучить сам Валерий. И даже ехал с дачи в Москву на пресс-конференцию с западными корреспондентами, где собирался рассказать всю правду о себе и о том, что он выбрал свободу. Но на тридцать четвертом километре Ленинградского шоссе белая «Волга» с номером 00–17 МОС (у всех ведущих хоккеистов номера личных машин соответствовали номерам на фуфайках), которой управляла жена Монина Наталья, вдруг выскочила на встречную полосу и лоб в лоб столкнулась с «КамАЗом». Хоккеист и его супруга погибли на месте.

1986 год. Черноморское побережье

Монина Юлия Валерьевна

Так, во всяком случае, рассказывала о происшедшем дочка погибшего, восемнадцатилетняя Юлия Монина, которая, если верить ее словам, являлась незаконным ребенком одного из битлов, а официально прямой наследницей самого знаменитого хоккеиста СССР. Она сгружала (как принято было тогда говорить) невероятную информацию о себе своему мимолетному любовнику Михаилу на скалистом берегу, в бухточке на Черноморском побережье.

Но вот стремительно посинел, побелел, а потом и покраснел восток. Луч солнца, пока еще не видимого, упал снизу на легкое облачко, парившее чуть выше горизонта, а вскоре и оно само, светило, показалось из-за моря. И тогда Джулия прекратила свои речи – для того, чтобы в последний раз, может быть, в своей жизни предаться любви с Михаилом.