Тщеславная мачеха - Фиделис Морган Страница 31

На каменных стенах мелом были нарисованы разнообразные символы: многочисленные солнца, луны, пентаграммы, глаза… Когда же Элпью присела на край продавленной кровати, ей стало ясно, кто позаботился об украшении интерьера.

Ее сокамерница, женщина с длинными седыми волосами, в серебристом плаще, сидела на стуле у окна, видимо пребывая в трансе. Вокруг нее лежали карты, ветки и странные тотемы – маленькие статуэтки и фарфоровые глаза, разложенные в ряд и злобно таращившиеся на Элпью.

Элпью обратилась к женщине, но в ответ удостоилась лишь резкого крика. Она посмотрела в незарешеченное окно, увидела пролетевшую мимо птицу и тотчас поняла, что этот способ побега исключается. Элпью бросилась на кровать и уставилась в беленый потолок. Она не сдастся. Так или иначе она выберется отсюда и благополучно доберется до Англии.

Графиню доставили в темную комнату; громко хлопнула тяжелая дверь. Леди Анастасия тоже обозрела свое нынешнее обиталище.

К ее удивлению, эта тюремная камера не походила ни на одну из тех, что она видела. Это была чистая обустроенная комната, восьмиугольная, с хорошей мебелью. На большом дубовом столе стоял подсвечник, рядом со столом – два красивых резных кресла с парчовыми сиденьями и подушками.

Было еще слишком темно, чтобы как следует разглядеть обстановку, но сквозь шелковые шторы пробивался рассвет. Графиня подошла к окну и раздвинула шторы, наполнив комнату тусклым светом.

В огромном, в человеческий рост, камине стояли книги в дорогих переплетах.

Каменный пол устилали турецкие ковры отменного качества. Здесь же размещались две кровати: небольшая складная с атласной подушкой и внушительное ложе под балдахином и с пологом из той же ткани, что и шторы и обивка кресел. Складная кровать пустовала. На второй бормотал кто-то, укрытый прекрасным шерстяным одеялом.

– Fous l'camp! – взвизгнул скрипучий голос. – Salope! [48]

Графиня поморщилась. По опыту своего неоднократного пребывания в заключении она знала, что главное правило тюремной жизни – не сердить своих сокамерников в первый же день. Не слишком хорошо понимая по-французски, она догадывалась, что товарка по несчастью отнюдь не предложила ей располагаться и чувствовать себя как дома. Интересно, как там Элпью и почему их обеих привезли в Бастилию. В убийстве Аурелии их, разумеется, никто не подозревал. Но вероятно, леди Прюд все же донесла на них, после того как застала вместе в злосчастной столовой.

И как оказалось в ее сумке кольцо королевы? Графиня вздохнула.

Сокамерница села в постели и сбросила на пол одеяло; ее морковно-рыжие волосы стояли дыбом, по губам размазалась кроваво-красная помада.

– Merde! – завопила она, протирая глаза и не сводя взгляда с графини. – Zut alors! C'est un reve! [49]

– Господи помилуй! – воскликнула графиня, в ту же секунду узнав свою дорогую подругу – Олимпию Афину Монтелимар, герцогиню де Пигаль.

– Эшби, догогая, неужели ты здесь, в Бастилии?! – картавя, воскликнула Пигаль. Прищурившись, она посмотрела на графиню и протерла глаза. – Или мне снится пгичудливый сон?

– Да, Олимпия, это я.

– Но как? Почему ты здесь, во фганцузской тюгьме, а не дома, в Лондоне?

– Это ужасно, Пигаль. Я понятия не имею, почему нас сюда бросили. Но похоже, мы с Элпью замешаны в мошенничестве, краже и, возможно, убийстве. Элпью увели неизвестно куда и…

Пигаль спрыгнула с кровати и, приложив палец к губам, подошла к двери. С минуту она прислушивалась, потом направилась к камину, сдвинула в сторону часть книг и вынула из стенки несколько кирпичей.

Графиня последовала за ней, наблюдая, как герцогиня обращается к кому-то в черный от сажи дымоход. Пигаль быстро переговорила по-французски с мужчиной, находившимся совсем рядом, потом к беседе подключилась женщина из более отдаленной камеры.

– Merci! – крикнула Пигаль, возвращая кирпичи наместо. – Abientot. Элпью на самом вегху башни Бегтодьег, в одной комнате с колдуньей. – Пигаль села к столу. – И это хогошо. Мы ского увидим ее. – Она сдвинула в сторону какие-то бумаги. – С минуты на минуту нам пгинесут завтгак.

– Завтрак?

– Когмят здесь великолепно.

– О, Пигаль, но почему я сюда попала?

– Здесь всегда далеко не сгазу сообщают, почему тебе вгучили личное письмо от коголя Фганции с гекомендацией на заключение в Бастилию. Думаю, они хотят, чтобы человек сам все сказал, и зачастую попутно всплывают и некотогые дгугие пгеступления. Часть узников Бастилии попадают сюда по пгосьбе годных – сумасшедшие или одегжимые плотскими недугами. Часть заключенных сидят за то, что они пгедали его величество, и за подобные пгеступления. Может, вы написали какую-то скандальную статью, non? Что-нибудь, оскогбившее коголя Фганции?

– Нет, – в отчаянии ответила графиня. – Ничего подобного. – Немного поколебавшись, она затронула деликатный вопрос о том, почему сама Пигаль сидит в тюрьме.

– Я назвала фавогитку коголя мадам де Ментенон жигной, угодливой, нелепой, важничающей шлюхой. – Пигаль задумчиво посмотрела в потолок. – Или за то, что налила чегнил в святую воду в купели, а в наше ханжеское вгемя это гасценивается как святотатство. – Она засмеялась, обнажив длинные желтые зубы. – Ну, за то или за это, но я своего добилась. Попала в Бастилию. Вот она я, живое доказательство.

– Ты хочешь здесь находиться? – Графиня изумилась; сама она провела значительную часть своей жизни, делая все возможное, чтобы выбраться из тюрьмы. И никогда не встречала никого, кто стремился бы туда.

– D'accord. Посмотги вокгуг. У меня здесь моя мебель и вещи. Еда чудесная, а кгоме того, ты получаешь солидный пенсион…

– Пенсион?

– Oui! Пока нас дегжат здесь по воле его величества, он платит нам в соответствии с нашим статусом. Некотогые довольствуются лишь едой. Я, как гегцогиня, получаю тгидцать ливгов, а тебе, как писательнице, положат десять.

– Десять?!

– Я вижу, ты погажена. Но возможно, тепегь ты понимаешь, почему я здесь. Зимой в Бастилии очень тепло, а познакомившись с внутгенним распогядком, ты начинаешь наслаждаться блестящим местным обществом. Тут сидят некотогые из самых интегесных людей Фганции. Это потгясающее пгиключение.

Отодвинулись засовы, и горбатый надзиратель внес в комнату поднос, на котором стояли тонкие фаянсовые тарелки с кушаньями и кружки с дымящимся кофе. Надзиратель поставил поднос на стол и перебросился несколькими словами с Пигаль, после чего та подала ему книгу из камина.

– Pour la sorciere. [50]– Она изобразила, что плюет в сторону графини, и тюремщик ушел. – Лучше дегжать их в полном неведении. Они не любят, когда дгузья сидят в одной камеге. – Схватив ложку, герцогиня начала уписывать принесенную еду. – Он думает, что я пгезигаю тебя – une putain anglaise. [51]– Пигаль разразилась резким смехом и сделала большой глоток кофе. – О-ла-ла! Как чудесно. Моя догогая Эшби тоже здесь. Это изумительно, похоже на замечательную вечегинку.