Нешкольный дневник - Антон Французов Страница 31

Я подняла глаза на этого урода, а он бокал в пальцах сжал, бокал хрустнул — он порезался, но только облизал собственную кровь, как будто это ему в кайф было, и сказал:

— Я же говорил, что у меня для тебя отдельное предложение. Ты девочка элитная, хотя, по мне, все вы, бляди, одинаковые, только за одну достаточно ста рублей, а вторая корчит из себя британскую королеву.

А мне горло сухо и горячо зажало, когда поняла, что вписалась в такой блудень, которого никогда еще на памяти в нинароновской конторе не было: главный этот оказался садистом и некрофилом.

Я встала и сказала:

— А вот не боюсь я тебя, нелюдь. Думаешь, с рук это тебе сойдет, падла? Кровь вообще скверно отмывается, никаким «асом» не прохватишь.

Наверно, смешно я это сказала, если со стороны, как в кино прозвучало, сама бы, наверно, веселилась и <не дописаноУ Он еще переваривал, когда я схватила со стола бутылку и швырнула в него. Уклонился он легко, играючи, реакция в нем чувствовалась звериная. Оттренированная, бойцовская.

— Борзая ты сука, — сказал он тем же тоном, что предлагал выпить за «случайное знакомство». — Только зря пузыришься, больнее будет.

— А, так мне нужно расслабиться и получить удовольствие, да?

Он прыгнул на меня резко и невероятно быстро. Я глазом

моргнуть не успела, как он оказался на мне. Рванул платье, в уши посыпался сухой треск, а потом он увидел мою татуировку, мою дракониху Рико и сказал:

— Стильная ты шалава. Тату какие у тебя, да.

Он подбирал еще какие-то слова, гладя мою кожу кончиками пальцев и, верно, думая, что я окончательно парализована от страха. Нет. Я выбросила вперед руку с ногтем, целя ему в глаз. Глаз я, кажется, и повредила, потому что он заорал и откинулся назад, а мне удалось вскочить на ноги и побежать вниз но лестнице. Конечно, это мало бы что мне дало, потому что он тут же опомнился и, разъяренный, большими прыжками помчался за мной. Я видела, как дико сверкнули его белки в полумраке лестницы. Но только ни мне, ни ему больше и шагу сделать не удалось: оба прижались к стене, и мне снова удалось разглядеть его лицо, оно перекосилось от злобы и недоумения. Потому что хрястнули двери, и в боулинг-клуб вломился ОМОН. Нот уж кого тут не ожидал никто, включая меня, так это ментов. Я ждала нашу «крышу», которую сама обслуживала только два раза, оба в непотребном состоянии, поэтому мало что помню. По словам наших девчонок, наша «крыша», по существу, мало чем отличается от вот этих беспредельничающих ублюдков, только разве что акцента нет, потому что русские.

Менты не могли вломиться в более конкретный момент: Иру и Настю как раз «проводили сквозь строй», то есть хором кончали на них. Десяток голых волосатых задниц, две девчонки в крови — что еще надо для «возбуждения», как они бакланят, уголовного дела?

Чурок уткнули рожами в пол, девчонок тоже — большой разницы между ними не сделали. Потом в боулинг-зал столкнули Фила Грека с разбитым носом и уже в наручниках, ткнули пальцами:

— Ну че, мужик, твоих телок пользуют? Сутенерствуешь, обмылок?

Фил начал что-то говорить, но тут же получил по ребрам и загнулся. Я хотела было подняться обратно по лестнице, но краем глаза увидела резкое движение своего «галантного» кавалера. Этот ублюдок, как я позже подумала, верно, хотел прикрыться мной и соскочить со шмона. Но ему не удалось <нрзб> я, уже почувствовав на себе его руки, рванулась вперед, платье окончательно разорвалось — и мы оба скатились по ступенькам лестницы. Точнее, я съехала на нем, а потом он врезался головой в стойку перил, а я по инерции слетела с него и растянулась на полу.

— Ты — гля, Семен, еще нарисовались!!

— Еще одна дивчина.

Я приподнялась на локте, но тотчас же меня грубо ткнули носом в пол, приводя в исходную позицию, и стали лапать, таким образом, наверно, обозначая обыск Но мне все-таки удалось сказать, что там, наверху, под кроватью труп девушки. Через пять минут выяснилось, что трупа два, а еще один был молодой человек, засунутый в вентиляцию. Этот на момент обнаружения еще дышал, но через несколько минут затих. Оказалось, он и девушка (та, под кроватью), как и следовало ожидать, из эскорт-агентства «Аризона». Не слыхала. Паренек, как я позже читала в протоколе, попал на неслыханный «прием» вместе с девушкой, причем сутенером была девушка, обладательница черного пояса по карате.

Ничему уже не удивлюсь!

После этого — словно, разведя перед глазами багровое, опустили театральный занавес — вырван кусок времени. Канул. Очнулась уже в «обезьяннике», вместе с Филом и Иркой Куделиной. Настю, как оказалось, отвезли в больницу, ее порвали эти волосатые-носатые. Кавказцев в КПЗ сразу отгрузили, а нам придали компанию троих алкашей и какого-то бесформенного урода, оказавшегося нарком. У него прямо в «обезьяннике» началась ломка, и два молоденьких мента его выволокли и потащили в конец коридора, из нашей клетки просматриваемого. Там за столом сидела толстая баба — врач.

Фил Грек, который не раз имел с ментами трения и обычно держался достаточно уверенно и нагло, потому что за ним стояла Нина Ароновна с ее личным адвокатом и хорошими знакомствами в ментовской среде теперь не хорохорился. Он попытался выкинуть что-то из старых своих приемчиков, да только ему выбили недавно вставленные металлокерамические зубы, дорогущие — филовские доходы за пару месяцев туда вбуханы. К тому же в машине у него была наркота, и он теперь сидел и загасал: найдут — не найдут. Нине Ароновне ему позвонить не дали, мобильник отжали, так что он теперь сидел без связи, как Робинзон Крузо. Я куталась в дубленку, прикрывала разорванное платье. У меня повод для тревог куда более конкретный, не Филово нытье по боязни привлечения за сутенерство <перечеркнуто> три «мокрых гранда» на совести и — в розыске я, Павлова Екатерина Владимировна. И ничего, что у меня паспорт на имя Павловской Екатерины Владиславовны: умельцы Нины Ароновны так ловко поменяли мой паспорт с «СССР» на корке на новый, российский. Все равно. Нельзя мне здесь находиться, нельзя.

— Беспредел… — бормотал Фил. — По ходу, нам тут долго еще отгасать, если нас так жестко прихватили. Париться еще и париться. И Ароновна нас, по ходу, кинула или испугалась писаться за нас в такой скверной теме. Это все под статью катит.

Надоело. Я встала со скамьи и обратилась к лейтенантику с наглой рожей, с важным видом восседавшему за столом около «обезьянника»:

— Молодой человек, нас долго еще мариновать тут будут? Пам позвонить нужно.

— Для кого — молодой человек, а тебе — товарищ лейтенант, — не глядя на меня, ответил он. Скривил такую мину, по-гоиник, как будто он по меньшей мере генпрокурор.

И открыл мою сумочку.

У меня сердце екнуло: в сумочке помимо косметики, безделушек всяких, документов на Павловскую Е. В. лежал мой злополучный дневник (в этом месте и ниже почерк Кати несколько сбился, мне пришлось убрать несколько нехарактерных для Павловой вовсе грамматических ошибок. — Изд.). Я сказала глухо, как в бочку;