По понятиям Лютого - Данил Корецкий Страница 29

На центральной алее оперативники догнали какого-то субъекта в драном кожухе. Шагал он старательно, но очень неуверенно. Косился на группу молчаливых мужиков и явно имел намерение то ли обогнать, то ли просто держаться подальше, из-за чего передвигался резкими галсами, иногда вылетая с аллеи, пропадая из поля зрения, даже падая на мерзлую землю, а потом снова появляясь впереди.

– Демьян за стаканом пошел. За ним – как за путеводной звездой… не ошибешься, – прокомментировал кто-то из оперативников.

Остальные понимающе заухмылялись.

Драный кожух и в самом деле вывел их к свежей могиле на краю кладбища, окруженной небольшой группой людей.

Здесь работали могильщики, долбя землю кирками и ломами, комья мерзлой глины летели вверх, в стороны, некоторые долетали до стоявшего в стороне самого дешевого гроба из горбыля, издавая что-то вроде барабанной дроби. Рядом с гробом нетерпеливо вышагивал туда-сюда рослый, крепкий старик с заросшим белой щетиной лицом. Чуть поодаль, на дистанции, сбились в кучку человек пять бомжеватого вида, к которым присоединился вновь прибывший Демьян.

– Ну-ка, посторонись.

Хромов, не особо церемонясь, растолкал людей, подошел к гробу. Оглянулся, подождал, когда подтянутся остальные.

– А вот и Матрос.

Он посмотрел на Руткова. Тот почесал пальцем переносицу и спрятал руки в карманы.

– Что случилось? – проговорил капитан нехотя, через силу, словно ему не хотелось разговаривать с Хромовым.

– Его в день вашего приезда обнаружили. Дома лежал, на полу – сам себя зарезал…

Хромов обернулся к старику, который прекратил свое хождение, а теперь мрачно и опасливо разглядывал милиционеров.

– Родственник? – строго спросил он.

– А чого?.. Племянник ён мине! – как бы споря, гаркнул старик. – А я яму, стало быть, дядько! – Подумал, подумал, добавил тише: – Двоюродный…

– Отчиняй гроб, дядько двоюродный! – скомандовал Хромов ему в тон.

– А пошто?

– Опознание проводить будем!

Старик покосился на него грозно, Лобов подумал: пошлет. Нет, он вдруг резко и неловко опустился на колено и, кряхтя, отодвинул крышку, из-под которой показалось оскаленное, искаженное то ли гневом, то ли мукой лицо. В морге, похоже, сделали несмелую и неудачную попытку эстетической косметики, отчего покойный походил на накрашенного упыря из страшных сказок.

Мазур подошел, взглянул, за ним Пономаренко. Канюкин стоял на месте как вкопанный, продолжая что-то рассматривать у себя под ногами.

– А пусть руки откроет, – сказал Пономаренко. – На руки надо взглянуть. Перстень проверяли?

– Умник. Сразу же, – сказал Мазур.

– Закрывай, отец! Готово! – отдал команду Хромов.

– Готово, готово, заготовкались… Кто сибе через кожух режит? – Старик надвинул крышку на место, поднялся и опять принялся ходить взад-вперед.

– Это его мертвым переносили? – спросил Рутков. – А теперь, выходит, и в пальто он был?

– Какая разница – в пальто или во фраке? – вроде удивился Хромов. – У него на ноже прямо рука закостенела. И на рукоятке его пальцы. Что еще надо? Главное, у него уже про Эрмитаж ничего не спросишь…

– А вы уже уверены, что в Эрмитаже работал именно Матрос? – с убийственной вежливостью поинтересовался Рутков.

– Слушай, капитан. – Из голоса Хромова разом пропали добродушные нотки. – Слушай и смотри. Вот туда смотри. Кто там, по-твоему? – Он показал пальцем на ободранного Демьяна и остальную компанию. – Козырные тузы? Буровой с Мотей Космонавтом? А может, кто-то из московских авторитетов пожаловал, а?

Рутков молчал.

– Я тебе скажу, кто это. Демьяна ты уже видел, это бухарь-активист, как его зовут в Северном поселке. В башке одна извилина и работает только в одном направлении, как компас: где сегодня нальют? Он ни одной свадьбы, ни одних похорон не пропустит, на выборы местных депутатов самый первый прибегает, ему положить с прибором, кто там, что и почему, он куда угодно придет, приползет, если там есть халявная выпивка…

Хромов говорил громко, не стесняясь. Демьян посмотрел на него, прищурив глаз, плюнул и отвернулся.

– Дальше смотри, капитан. Тузик – это сосед Матроса. Отсидел в сорок девятом по хулиганке, бухает тормозуху. Лосьон «Ромашковый» для него – это типа шампанского, по большим праздникам… Кто он, по-твоему? Ну, в смысле развития и прочего? Взгляни на его рожу. Я тут и сравнения никакого не нахожу. Вот Матрос был придурок отмороженный, а по сравнению с Тузиком он, трах-тарарах, за академика сошел бы!

– Зачем мне это? – перебил его Рутков.

– А затем! Что хоронят не Тузика какого-нибудь дохлого – Матроса хоронят!! Это ж Матрос! Он в авторитете! Он дела делал! Он гремел не только по Ростову! Он в Смотрящие метил! А смотри – никто из серьезной колоды проститься с ним не пришел! Почему? Потому что Матрос в Ленинграде троих воров положил, деньги забрал и перстень заныкал! Он все пределы переступил, а остальные офоршмачиться об него боятся, чтобы потом не предъявили чего! Понял теперь?

– Это не доказательство!

– Не доказательство? Так будут тебе и доказательства! – Хромов вроде как даже обрадовался, как будто специально и очень хитро подловил капитана на слове. – Поехали на его квартиру, вот прямо сейчас! Вот увидишь, Северная столица! Будут тебе и доказательства!

* * *

На самом деле ничего особенного в квартире у Матроса они не обнаружили, кроме характерного мелового силуэта на замызганном дощатом полу. Ничего, что имело бы отношение к ограблению в Эрмитаже. Даже напротив: скудость, убогость обстановки, все эти занавески в рыжих пятнах и заваленный потрохами от воблы стол, а главное, полное отсутствие книг, журналов и прочей печатной продукции (исключение составляли отрывной настенный календарь и газета «Вечерний Ростов» в качестве скатерти): все говорило о том, что человек, живший тут, вряд ли увлекался искусством, смыслил в нем и, как метко выразился однажды лейтенант Пономаренко, не нашел бы дорогу к Эрмитажу, а заблудился в ленинградских улицах и переулках.

…За батареей отопления капитан Мазур нашел тайник, а в нем – пистолет «ТТ» с полной обоймой в промасленном газетном свертке. В кладовой, в ящике с инструментами, лежала связка отмычек, а среди грязного белья обнаружилась маска, сделанная из детского трикотажного свитера, в котором были прорезаны отверстия для глаз. Хромова эти находки необычайно воодушевили. Он ходил по квартире, как Наполеон под Аустерлицем, и повторял Руткову:

– Ну? Теперь видишь? Я же говорил!

– А что я должен видеть? – ворчал Рутков. – Если бы Шута и Весло застрелили из пистолета, я бы чего-то увидел. А так их какой-то странной штукой закололи, товарищ подполковник! То ли ножом, то ли стилетом…

Хромов лишь отмахивался: