Имя потерпевшего - никто - Александра Маринина Страница 29

После разговора с мужем Татьяне стало немного легче. Хватитпереживать и нервничать, надо собраться и продумать завтрашний день по минутам,по метрам и по словам. Собрать как можно больше сведений, при этом постаратьсяникому не мозолить глаза и не вызывать подозрений. Конечно, лучше было бы этоделать оперативникам, у них и опыта побольше, и возможностей. Но оперативниковпривлекать нельзя, можно попасть как раз на того, кто заинтересован. А если ине заинтересован, то может рассказать кому-то, информация уйдет, и пишипропало. Главное – Чудаев. Он единственный, с кем Татьяна делилась сомнениямипо поводу Гольдич, и, значит, он единственный, кто может что-то заподозрить. Покаединственный. И надо сделать все возможное, чтобы болото не всколыхнулось.Именно поэтому она и не допрашивала сегодня Сурикова. Кому интересно – пустьзнают, что у нее и других забот по горло. А Суриков ей вовсе не нужен.

* * *

Сегодня его на допрос не вызывали. Почему? Странная какая-тоэта тетка-следователь. Спросила вчера про доверенность, в протокол записала иотпустила его, как будто ничего особенного и не произошло. А может, и правданичего особенного? Может, зря он боится?

Нет, все-таки что-то тут не так. Ведь смысл был в том, чтобыпро эту доверенность никто не узнал, тогда получится, что он не убивал Софью.Зачем убивать, если он все равно квартиру не получит?

А как же… Ведь если следовательша узнала про доверенность,значит, теперь ему убийство Софьи точно припаяют. Как же так? Ничего непонятно.

Ах, была бы рядом бабка Софья! Не хватает у него мозговразобраться, а она бы быстро все просекла. У нее не только ум, у нее и чутьебыло – будь здоров!

…Несмотря на слабое сердце, во всем остальном Сергей Суриковбыл нормальным здоровым молодым мужчиной. И природа, как водится, стала братьсвое. Но заводить романы ему было не с кем, на девушек нужны деньги, да иодеваться надо поприличнее, а откуда приличные шмотки взять, если живет он назарплату грузчика? Спасибо Софье, она давно к экономии приучена, четверть векана пенсию живет, так что из тех продуктов, которые он покупает, кормит его отпуза. А насчет шмоток и разговора быть не может.

Конечно, можно найти какую-нибудь шалаву, вроде тех, скоторыми раньше имел дело, но они Сурикову уже поперек горла стояли. Грязные,пьяные, глупо хихикающие девки, готовые отдаться кому угодно за горсть таблетокили ампулу. Сейчас он уже не понимал, как ему это могло нравиться.

Но если шалавы отпадали, то оставались только женщины,работающие в универсаме. Их было много, всех возрастов и типов внешности. И сними можно было поладить, не прилагая особых усилий и не тратя денег наухаживания. Почти у всех были мужья или любовники, и почти все были не прочьбыстренько заняться любовью, не выходя за пределы универсама и не пробуждаяревность своих мужчин поздними возвращениями или немотивированными отлучками.Короче, все складывалось к обоюдному удовольствию. Сережа наладил отношения скассиршей Галочкой, которая два раза в неделю закрывала кассу на глазах унегодующих покупателей и бегала на двадцать минут к нему в подсобку.

Софья Илларионовна тоже, видно, понимала, что секс – непоследнее дело в жизни мужчины, и несколько раз высказывала беспокойство поповоду того, что у Сергея нет девушки.

– Да что вы так печетесь об этом? – удивлялся Суриков.– Вы радоваться должны, что я не шляюсь, а дома сижу.

– Много мне радости-то с твоего сидения, – фыркнулаБахметьева. – Самое опасное и есть в том, что ты при мне сидишь, вместо тогочтобы с девушками гулять. Человек должен вести нормальную жизнь, а если он себяв чем-то насильно ограничивает и терпит, добром это не кончается. Или тебе нехочется?

Вопрос был, прямо скажем, бестактным и задан в лоб. Сергейоторопел от неожиданности и с перепугу ответил также в лоб:

– Хочется.

– Ну вот, видишь, а если терпишь, то и сорватьсяможешь, глупостей наделать. Знаешь, от чего в войну иногда умирали? Не отголода, а от того, что разум теряли, когда еду видели. Так наголодаются,бывало, что остановиться не могут, едят и едят, было бы что. И умирали отзаворота кишок. Так и ты, терпишь, терпишь, держишь себя на голодном пайке, апотом подвернется случай – и забудешь про все, закрутит тебя баба, подомнет подсебя, опять в дурную компанию попадешь. А я тебя обратно не приму, я жепредупреждала, что второго раза не будет. Или, что еще хуже, за изнасилованиесядешь. Бабы – они знаешь какие бывают? Не приведи господь. Не понравится ей,как ты себя ведешь, она и пойдет в милицию на тебя жалобу катать, дескать, тыее силой заставил. А в милиции-то ей поверят, а не тебе. И пропадешь ни за что.Ты послушайся моего совета, найди себе зазнобу. Тебе же самому легче житьстанет. Только сюда ее не приводи, мы уговаривались, чтобы здесь посторонних небыло.

Когда дело с кассиршей Галочкой сладилось, старухаБахметьева узнала об этом раньше, чем Сергей переступил порог квартиры. То личутье у нее было, то ли сытость кошачья у него на лице была написана, но СофьяИлларионовна улыбнулась ободряюще.

– Вижу, послушался моего совета. Молодец, Сереженька,правильно жизнь свою организуешь. Чужая или из своих?

И опять он настолько растерялся от ее проницательности ипрямоты, что ответил сразу и не задумываясь:

– Наша, из магазина. Кассирша.

– Вот и славно, – обрадовалась Софья. – Очень я за тебярада. Молодая?

– Тридцать два.

– Замужем?

– Да.

– И дети есть?

– Есть, мальчик, в первый класс ходит.

– Ну и слава богу, – закивала старуха, словно для неебыло принципиально важно, какую именно женщину выбрал Сергей для решения своихпроблем, и ответы его были такими, как ей нравится.

И в этот момент произошло нечто такое, что привело самогоСергея в состояние полной растерянности. Он шагнул навстречу Софье, наклонился,крепко обнял ее и расцеловал в теплые морщинистые щеки. В горле у него стоялком, который он никак не мог сглотнуть, на глаза навернулись предательскиеслезы.

– Спасибо вам, Софь-Ларионна. Спасибо, – бормотал он,уткнувшись лицом в ее реденькие волосы.

– За что же, сынок? – тихо спросила она, и голос ее былстрог и серьезен.

– За все. За то, что вы есть. Вы мне как мать, дажебольше, чем мать. Мать никогда меня ни о чем не спрашивала, ей неинтереснобыло. Я никогда от вас не уйду.

Бахметьева осторожно высвободилась из его рук, отступила нашаг и внимательно посмотрела в лицо Сергею. Лицо ее медленно озарилось улыбкой.

– Большой, – сказала она, – совсем большой стал.Взрослый. Любить научился.

– Да что вы, я ее совсем не люблю, – начал торопливооправдываться Сергей. – Это так только, для здоровья, как вы советовали.

– А я не про нее говорю. Пойдем ужинать, Сереженька, якак чувствовала, пирог яблочный испекла.