Алая гроздь турмалина - Людмила Мартова Страница 29

Она часто думала о том, что, будь он старше, она бы, пожалуй, вышла за Даню Еропкина замуж. Это был бы очень спокойный, ровный, а потому счастливый брак людей, основанный на самом главном, что бывает в жизни – дружбе. Ничего, что между ними не могло быть страсти, – брак, основанный на страстях, приводит к обрыву, с которого очень просто улететь в пропасть. Такое в Лениной жизни уже было. Спасибо, больше не надо!

А может, наплевать, что ему двадцать восемь, а ей тридцать пять? Раз между ними не может быть физической любви, так какая разница! Все равно ни на одного мужчину Лена Беседина больше никогда не посмотрит, а уж как на объект физического вожделения тем более. Ладно, об этом можно подумать позже. Даня Еропкин никуда не денется.

– Мы приедем часа в четыре, – сказала она торопливо, чтобы выгнать из головы глупые мысли. – Я, Митька и Помпон. Рассчитываю на шашлык и увлекательную историю.

– Будет и то и другое, – заверил ее Даня, – даже не сомневайся, подруга дней моих суровых.

– Старушка дряхлая моя? – в голосе Лены сквозило деланное возмущение. – Мерзавец ты, Еропкин, обязательно нужно сделать акцент на моем возрасте!

Даня весело захохотал в трубке. Мальчишка, что с него взять!

– Ладно, до вечера, – сказал он, отсмеявшись. – И это, Лена, держи язык за зубами, хорошо? Особенно с этим твоим странным подрядчиком.

* * *

В этот раз Дмитрий приехал на объект на полчаса раньше назначенного времени. Хоть и ночевал дома, и был твердо убежден, что дорога займет не больше двадцати минут, а на всякий случай перестраховался, чтобы второй раз не рисковать репутацией. Почему ему было так важно сохранить ее в глазах Елены Бесединой, он не знал и думать про это не хотелось.

Кроме того, ему было важно провести со старым домом какое-то время наедине. Дом Яковлева, оказывается, давным-давно принадлежащий его, Дмитрия, предкам, хранил какую-то тайну, и ему хотелось с ней разобраться. Никогда до этого он не чувствовал ни малейшей тяги к корням. Его любовь к семье ограничивалась родителями и семьей брата, даже про бабушек-дедушек воспоминания были смутными, а уж еще глубже историей рода он и вовсе не интересовался. До последнего времени.

То, что в доме Яковлева когда-то жили его предки, казалось Дмитрию неслучайным. Зачем-то судьба привела его именно в этот старый деревянный особняк, значит, предстояло выяснить, что именно она, шутница, имела в виду. Обойдя дом по периметру, Дмитрий убедился, что заколоченные окна никто не тревожил. Он отпер дверь, отключил сигнализацию и прошелся по пустынным комнатам, зажигая свет.

Что Беспалов делал здесь ночью? С кем мог встретиться? Почему его убили? Значил что-нибудь листок бумаги, зажатый в его руке или нет? Притихший дом не давал ответов, зато казалось, что он прислушивается к его шагам, настороженно, словно испуганный зверек.

– Не бойся, – сказал он дому и вздрогнул от звука собственного голоса, эхом отдающегося от пустых стен. – Я не причиню тебе вреда.

Ему самому было странно, что он разговаривает с неодушевленным предметом. Вообще-то материалист и вменяемый человек Дмитрий Макаров таких глупостей себе не позволял. Но тут дом, словно действительно мог вступить в диалог, прошелестел что-то скрипучими половицами. Будто ответил, пообещав не бояться.

Ждать в пустом доме было скучно. Дмитрий посмотрел на часы, убедившись, что до прихода Бесединой еще двадцать минут, и от нечего делать начал рассматривать единственное, что оставалось в доме – изразцовые печи. Он не спеша переходил из комнаты в комнату, останавливался, бездумно скользя глазами по античным фигурам, довольно странно смотрящимся в этом интерьере. В их глубинке предпочитали когда-то совсем другие печи – с разноцветными расписными изразцами, складывающимися в разнообразные узоры.

За подобными сейчас к мастерам очереди стояли, хотя брали они недешево. Дмитрий, предпочитавший современный подход к строительству, и обустроивший в своем доме мраморный камин, не съедавший пространство, тем не менее, знал, что выложить изразцами большую русскую печь стоит пару миллионов рублей.

Какое-то время назад он наткнулся в местной газете «Курьер» на историю о том, как неподалеку от города был обнаружен тайник с изразцами XVI века, принадлежащими знаменитому цениннику Степану Полубесу^[2]. История его заинтересовала, и об изразцах Дмитрий тогда прочитал все, что мог, поэтому точно знал: печи в доме Яковлева были особенными, ни на что не похожими – алебастровые фигуры по центру, и гладкие обливные плитки по бокам, верху и низу. Ни тебе знаменитого «полубесовского» павлиньего ока, ни цветочков, ни дивных зверей, ни голландских домиков и мельниц. Просто и безыскусно, как в операционной.

Почему его предок по фамилии Штольцен выбрал для своего дома именно такие печи, оставалось только гадать. То ли причина какая была, то ли просто слыл он чудаком и оригиналом, – теперь никто не скажет. Позволяя мыслям течь, куда заблагорассудится, Дмитрий дошел до третьей гостиной с очередной печью, скользнул по ней взглядом и вдруг замер как охотничий пес, вставший в стойку. На верхнем ряду кафельных плиток одна отличалась от всех остальных нанесенным на нее узором – и это был родовой знак Палеологов, точно такой же, как на рисунке, который достали из мертвых пальцев Петра Беспалова. Что за черт!

Вернувшись в первые гостиные, а потом почти добежав до четвертой, Дмитрий убедился, что на остальных печах такого знака нет. Как говорили во времена его молодости, проводя дурацкие конкурсы на свадьбах: «чтобы это значило?» Додумать ответ на этот вопрос он не успел, потому что услышал легкие шаги. В комнату, где он в растерянности стоял перед печью, входила Елена Беседина. Судя по часам, приехала она минута в минуту.

– Здравствуйте, – услышал он и помотал головой, понимая, что ведет себя невежливо. Здороваться первому вообще-то надлежало мужчине.

– Доброе утро, Елена Николаевна. Простите, задумался.

– О чем же? – ему показалось, или ее голос звучал чуть настороженно.

– Да белиберда какая-то. Пока вас ждал, начал рассматривать печи и обнаружил, что одна из них отличается от остальных.

– Вообще-то, они все отличаются друг от друга, – суховато сообщила Елена. Ей явно что-то не нравилось. – На них разные фигуры, и меня удивляет, что вы только сейчас это заметили.

– Это я заметил сразу, – слегка уязвленный, сказал Дмитрий. – А вот то, что только на одной печи есть родовая эмблема Палеологов, обнаружил только сейчас. С учетом обстоятельств гибели Петра Алексеевича, мне это кажется странным совпадением, а вам?

Она молчала, не отвечая на его вопрос. Ее лицо, замкнутое, холодное, отражало какую-то глубокую внутреннюю борьбу, происхождения которой Дмитрий не понимал.

– Покажите, – наконец, сказала она.

– Вот, полюбуйтесь.

Она сделала несколько шагов и оказалась совсем рядом с ним. От нее пахло свежестью, и он не понял, что это было: какие-то особенные летние духи или просто гель для душа или шампунь. Эта близость странно волновала, и Дмитрию хотелось погладить ее по голове, чтобы ощутить колкость или, наоборот, мягкость волос, ложащихся на затылке причудливым узором. Парикмахер у нее хороший, это точно. Ее же, казалось, совершенно ничего не смущало, и она, повернув голову, смотрела Дмитрию в лицо, мол, давай, показывай. Он поднял руку и показал на эмблему.