Проксима созвездия Лжи - Аркадий Гендер Страница 27

***

На заводе милицейской облавы на Федора не наблюдалось, и снайпер, похоже, ниоткуда не пялился на него в оптический прицел. Все же инстинктивно избегая открытых пространств, Федор перебежками преодолел расстояние от проходной до пристройки, где находилась дирекция, и шмыгнул в подъезд.

На пятом «директорском» этаже, как обычно, было немноголюдно. Федор бывал здесь пару раз, когда по поручению покойного Алексея Куницына исполнял роль нарочного при особо важных письмах. Поэтому в длинном полутемном коридоре он без труда нашел дверь со старомодной стеклянной табличкой «Администрация» на ней и потянул на себя высокую узкую створку. Дверь была на удивление тугой, и Федора буквально вбросило в большую квадратную приемную. Хозяйка приемной — не первой молодости, но еще очень симпатичная секретарша Тамара с улыбкой посмотрела на влетевшего Федора поверх изящных очков и не без иронии сказала:

— Вы зря так спешили по зову руководства, Федор Андреевич. У Евгения Эдуардовича Соколов, главный энергетик. Раздевайтесь, придется подождать.

Федор потер рукой бок, куда его больно пнула дурацкая дверь, снял куртку и послушно присел на предложенный Тамарой стул. Но долго созерцать увитые плющом высокие окна приемной, стоящий между ними большой аквариум с одинокой золотой рыбкой и — тайком — изящный профиль сидящей за компьютером Тамары Федору не пришлось. Буквально через пару минут дверь директорского кабинета распахнулась, и оттуда колобком выкатился Соколов. Но жизнерадостного персонажа народной сказки он сейчас напоминал только сложением. Обычно розовое апоплексичное лицо энергетика было бледно и, не замечая Федора, он опрометью кинулся к выходу.

— Виктор Николаич, привет! — окликнул его Федор, вставая со стула.

Соколов затормозил и непонимающе повернул голову в сторону Федора, словно и не узнавая его.

— Что с вами, Виктор Николаевич? — спросила Тамара, обеспокоенно глядя на энергетика. — На вас лица нет. Хотите воды?

Но Соколов в ответ на Тамарино предложение только махнул рукой и вдруг, притянув Федора за лацкан куртки вплотную к себе, задышал ему прямо в ухо:

— Слышь, что он мне говорит, Федь? У тебя, говорит, Соколов, возраст предпенсионный? Так вот, говорит, еще раз услышу, что ты сплетни распускаешь про то, что корпус не выдержит, уволю, говорит, на хрен, сразу же. На пенсию, раньше срока. А я, Федь, тридцать восемь лет на Конвейере! Как после техникума пришел, так вот все на одном месте. Нельзя мне на пенсию, рано еще, внучек надо на ноги ставить, без отца растут. Вот так, а ты говоришь, лица нет…

Соколов отпустил Федора, поправил на нем смятую куртку и, не попрощавшись, пошел к выходу. Федор хотел было еще что-то сказать энергетику, подбодрить, но в эту секунду на столе у Тамары прожужжал зуммер местной связи.

— Евгений Эдуардович ждет вас, — торжественно провозгласила она, коротко поднеся трубку к уху.

Федор еще раз посмотрел на дверь, за которой только что скрылась сутулая спина Соколова, вздохнул и направился на аудиенцию.

За директорскими дверями Федор был впервые, не будучи в предыдущие разы «допущен к телу» и неизменно оставляя бумаги на секретарском кордоне. Кабинет был высок и просторен, но поражал отнюдь не только размерами. На мгновение Федор ощутил, что из начала двадцать первого века он перенесся в сороковые-пятидесятые годы века прошлого. Стены кабинета, как в фильмах про товарища Сталина, на высоту человеческого роста были облицованы темными деревянными панелями, паркет на полу лежал ветхозаветной елочкой, а огромный стол в форме тавра, за которым могло уместиться, наверное, десятка четыре совещающихся, был затянут зеленым бильярдным сукном. На венчавшей эту гигантскую букву «Т» короткой перекладине директорского стола красовалась — подумать только! — знаменитая «лампа под зеленым абажуром», какую последний раз Федор видел еще в детстве на экскурсии в дом-музей Чуковского в Переделкине. Правда, кожаное кресло за директорским столом было вполне современным, а на стене прямо напротив него висела огромная панель плазменного телевизора. Но все равно ассоциации с той эпохой были так явственны, что Федору представился вдруг этот кабинет, полный народу в темно-синих двубортных костюмах и защитных френчах без погон, громко и оживленно обсуждающих итоги какого-нибудь восемнадцатого съезда партии. Свежий номер газеты «Правда» развернут на столе, под потолком плывут пласты папиросного дыма, на одежде собравшихся скромно поблескивают в неярком зеленоватом свете правительственные награды.

— Тоже нравятся старые вещи? — вывел Федора из созерцательного состояния немного насмешливый голос человека, стоявшего в дальнем углу кабинета и до этого глядевшего в окно. — Мне говорят: сделай ремонт, купи современную мебель, а я не хочу. Весь этот модерн и хай-тек есть у всех, а такое — только у меня, да еще, пожалуй, в Кремле. Да не толпитесь вы у порога, Федор Андреевич, проходите, располагайтесь!

И хозяин кабинета, сделав широкий приглашающий жест рукой, снова вернулся к изучению вида из окна. Федор проследовал в направлении, указанном директорской дланью, и, выдвинув из-под столешницы один из многочисленных стульев, скромно пристроился на нем. Как-то само собой получилось, что уселся Федор примерно посередине длиннющего стола, — притулиться в самом его конце было бы самоунижающе-глупо, а «располагаться» ближе к директорскому месту Федору не давала реальная оценка собственной персоны в контексте окружающей действительности.

— Да, раньше из этого окна открывался совсем другой вид! — с нотками сожаления в голосе задумчиво произнес Дерябин. — Панорама Ленинградского проспекта, стадион Динамо — как на ладони! Но в семидесятых в преддверии Олимпиады посчитали, что заводской фасад испортит центральную магистраль, по которой в столицу из Шереметьева будут прибывать иностранные гости, и построили этот длинный дурацкий жилой дом, который перекрыл всю перспективу. Да, в шестидесятые и еще раньше, когда «Конвейер» был головным предприятием отрасли, и в этом кабинете проходили выездные коллегии министерства, о таком не могло быть и речи! Представляете, что бы сказал тогдашний министр, член ЦеКа, если бы вместо башен Петровского замка его взгляду было бы предложено уткнуться в дворовой фасад этого жуткого монстра? Да он поувольнял бы всех на хрен!

И явно в ожидании одобрительной реакции на свою сентенцию Дерябин со смехом повернулся к посетителю.

Директор завода «Конвейер» Евгений Эдуардович Дерябин всем своим видом производил впечатление человека столь же радушного, сколь и преуспевающего. Ему можно было дать и пятьдесят, и шестьдесят пять, и только обширная лысина на полголовы и дряблые складки кожи под подбородком говорили в пользу верхней границы этой возрастной вилки. Несмотря на это, он был спортивен и подтянут, его фирменная от уха до уха улыбка обнажала безупречные зубы, а на фоне легкого зимнего загара его очень светлые глаза выглядели совершенно прозрачными. В одежде Дерябина преобладал стиль неброского, но дорогого изящества. Антрацитовый костюм на нем был явно от Бриони или Зеньи, а скромные с виду часы на кожаном ремешке, думается, стоили с приличный импортный автомобиль. В общем, Дерябин выглядел так, как, наверное, выглядеть и стремился — преуспевающий бизнесмен, располагающий к себе собеседника любого уровня, при этом подчеркивая жирной чертой уровень свой и не допуская в общении с собой ни грана фамильярности. И так неотразимо было обаяние этого человека, что Федор, которому последние слова Дерябина напомнили мертвенно-бледное лицо Соколова пять минут назад, не смог в ответ на шутку не улыбнуться, хоть и несколько натянуто.