Наследство в глухой провинции - Лариса Кондрашова Страница 26

«Дома и машины!» — укоризненно напомнил внутренний голос. Из-за событий, связанных с получением наследства, приемом гостей, я совсем забыла о своей бедной «семерке», и она второй день грустила под навесом, и никто не подошел даже, не потрепал ее по загривку, то бишь по капоту. Кому коврижки, а нам — синяки да шишки!

— Вам приходилось прежде бывать в наших местах? — спросил Герман, небрежно поддерживая руль. Машину он вел виртуозно, мне такому еще учиться и учиться!

— Нет, не приходилось, — честно созналась я.

— Однако, наверное, вы умеете заводить знакомства.

— Думаю, что умею, — согласилась я.

— По крайней мере одним из первых навестил вас не кто-нибудь, а сам главный разыскник района, — вроде небрежно заметил он, но я почувствовала, что его это отчего-то интересует.

— Неужели в вашем поселке ничего нельзя скрыть? — решила посмеяться я.

— Бесполезно, — криво усмехнулся Герман.

— Тогда почему же неизвестно, кто убил тетю Липу? — ляпнула я и ужаснулась собственной неосторожности.

А вдруг этот человек, которого я совсем не знаю, как раз и имеет отношение к смерти Олимпиады? Кстати, второй раз мне приходит это на ум, и почему-то второй раз я не исключаю такой возможности.

И при этом… Какая все-таки дура! Еду с ним на край света, никто об этом не знает, так что если я вдруг исчезну, никто и не догадается куда… Нет, лучше об этом не думать.

— Это вам местные понарассказывали? — пренебрежительно хмыкнул Герман. — Поживите здесь еще недельку-другую, таких ужасов наслушаетесь, от страха сбежите домой… Или вас таким не испугать.

— Ну почему, я такая же трусиха, как и все.

Герман с интересом глянул на меня:

— Вы только сотнику нашему не скажите этого — «как и все», он обидится.

— Он считает, что чувство страха ему не ведомо?

— По крайней мере он так говорит.

Минут через сорок Герман свернул с трассы на проселочную дорогу, тоже асфальтированную, и вскоре машина остановилась перед высоким забором из природного камня.

Постороннему взгляду не представлялось возможности проникнуть за ограду, которую поверху венчал частокол из позолоченных металлических пик. Без помощи специальных приспособлений. Рядом с воротами имелся, как выяснилось, домофон, и в него Герман, нажав кнопку, сообщил:

— Мы приехали, Георгий Васильевич.

— Надеюсь, девушку ничем не обидел? — услышала я.

— Напрасно подозреваете меня в грубости и невежестве. Мы к женщинам всегда относимся с уважением.

Герман говорил это явно для меня, но сотник хохотнул:

— Наслышаны!

И ворота отъехали в сторону.

«Мерседес» зарулил в огромный двор, где слева от ворот под арочной крышей из какого-то цветного пластика на асфальтированной площадке машина остановилась. Герман открыл дверцу и подал мне руку — все как в фильмах про аристократов.

И так рука об руку мы пошли по аллее, обсаженной еще молодыми деревьями. «Как по облаку», — пел Высоцкий.

Аллея привела прямо к дому с колоннами, и на крыльце его нас ждал хозяин в элегантном белом костюме. А то я уже стала бояться, что меня привезли сюда для того, чтобы уговорить вступить в его сотню. Значит, ошиблась. Для этих целей он обрядился бы в казачий мундир.

Георгий Васильевич легко сбежал по ступеням. Сразу видно, этот мужчина — сторонник здорового образа жизни и, похоже, зарядку по утрам делает. В отличие от некоторых.

— Ларисонька! Какая честь для меня!

Он сиял, как начищенный самовар. Я ничего не понимала. Передо мной разыгрывалось представление, и чем больше я его лицезрела, тем больше недоумевала. Герман чуть не вывихнул ногу, бросившись открывать мне дверцу машины. Сотник Далматов целовал руку и глядел проникновенно, прямо в глубь моей нежной девичьей души.

Эти два возрожденных казака повели меня в дом, точно бесценную и весьма хрупкую вещь.

В большой гостиной — а если точнее, в холле с потолком в два этажа и огромными витражными окнами — был накрыт стол. Еще точнее, стол был накрыт пока лишь скатертью, но даже беглого взгляда на нее было достаточно, чтобы определить: скатерть дорогущая, чуть ли не антикварная, вилки-ложки серебряные — целое состояние, как определила я. Неужели хозяин собирался обедать здесь со своим верным соратником Германом? Или он пригласил на обед свою свежую сотню? О том, что здесь ждали меня, я даже не осмеливалась подумать.

Хорошо живет Георгий Васильевич. По кличке Жора-Бык. Что же это за казаки, у которых клички как у зеков? Не иначе штрафники. Это я сама с собой так шутила, потому что, несмотря на гостеприимство и расшаркивание передо мной обоих мужчин, отчего-то мне было не по себе. Я боялась не оправдать их ожиданий.

— Проходите, Лариса, проходите! — суетился вокруг меня хозяин, усаживая за стул с высокой спинкой. Он сел за столом напротив и кивнул Герману на дверь.

Тот вышел, а буквально тотчас же из этой двери вошел молодой человек в рубашке с бабочкой и красном смокинге. Мамочки, уж не принимают ли они меня за кого-нибудь другого? А может, я просто не знаю, что какая-нибудь из родинок на моем теле — пропуск в рай или вот в такую обеспеченную жизнь. Сейчас мне скажут, что сотник Далматов — мой брат, которого давным-давно украли у родителей цыгане…

Вошедший нес поднос, уставленный всевозможными закусками. Три секунды спустя через ту же дверь появился еще один, и тоже с полным подносом. В четыре руки они заставили стол таким количеством еды, какой можно было бы накормить футбольную команду. С запасными игроками.

Официанты исчезли, а хозяин дома поднял бокал с шампанским:

— За вас, Лариса, за вашу красоту и обаяние! Далась им эта красота! Похоже, меня хотят убедить в том, что именно из-за меня лишился сна и отдыха сотник Далматов. Извелся-измучился без моего лицезрения, так что вынужден был послать за мной своего верного слугу: «Без моей женщины-мечты не возвращайся!»

Наверное, недоверие отразилось в моем взгляде, потому что Георгий Васильевич, внимательно наблюдавший за мной, горестно покачал головой:

— Вы, Ларисонька, будто мне не верите.

— Отчего же, наполовину верю.

— На какую половину? — Он решил поддержать шутку.

— На ту, которая касается моей небесной красоты.

— Какова же другая половина, в которой вы сомневаетесь?

— Другая в том, что из-за меня вы потеряли голову и пошли на все, чтобы заполучить меня в гости.

— Так уж и на все? Только послал машину с вежливым приглашением. Или что-то было не так?

— Именно так.

С лица сотника не сходила сияющая улыбка, а глаза холодно изучали меня: что это за микроб? Нет ли какого подтекста в ее речах? И почему ее не трогают комплименты? Видимо, он привык, что женщины тают перед ним, как сахар в горячем чае.