Четвёртая четверть - Инна Тронина Страница 21

Генерал снова был на родной улочке, уходящей в степь. Оксана Бабенко пришла из его детства, из запаха полыни и шума морского прибоя. И потом сердце, трепыхнувшись, ожило и застучало веселее.

— Садитесь.

— Спасибо.

Николаев, опираясь на палку, пожал протянутую руку Горбовского. Потом положил на стол для заседаний два пропуска.

Оксана была в длинном бордовом пальто. Захар не видел ни обуви, ни платья. Рукава доходили почти до кончиков пальцев, открывая многочисленные кольца. «В парандже бы ещё пришла!» — недовольно подумал Горбовский. Он считал, что изменять своему народу нельзя, как и жене.

— У нас мало времени — поздно уже…

Захар выждал, когда Санька усядется за стол, пристроит свою палку. Оксана опустилась на кончик стула и замерла, потупив отнюдь не застенчивые глазки. Роль покорной восточной женщины давалась ей с трудом.

— Оксана, меня зовут Захар Сысоевич Горбовский. Мы долго работали вместе и с Андреем, и с Саней. Поэтому я им как бы свой. Но одновременно я — официальное лицо. И хочу задать тебе вопрос.

— Пожалуйста, задавайте. — Оксана закашлялась. — Я из Турции прилетела, а тут осень. Простыла немного.

— Ничего, — успокоил Горбовский. — Паспорт с собой? Гражданство наше?

— Да, вот он.

Девушка полезла в матерчатую сумку, вышитую бисером, достала паспорт и протянула генералу. Тот полистал документ, внёс в компьютер некоторые данные. Значит, Оксане двадцать лет. Дочери — год и четыре месяца. Штампа о браке с Эфендиевым нет.

Так и думал. Банальная любовница она для Руслана Элдаровича, а не четвёртая жена. Впрочем, у них могла состояться свадьба и в Турции, по тем законам. А здесь не распишешься, раз в паспорте Эфендиева уже есть одна супруга. Отчество ребёнка — Руслановна. Он в свой паспорт вписал девочку? Удочерил, а с Оксаной не регистрировался?

Горбовский соображал, как бы точнее сформулировать вопрос. Ведь от того, насколько он окажется точным и внезапным, зависит исход спланированного ими с Санькой мероприятия.

— Ты в Стамбуле живёшь, продлевая визу? Там же строго с этим.

Захар кинул короткий взгляд на Николаева. Тот рассматривал себя в застеклённых шкафах со специальной литературой. Шкафы, ко всему прочему, служили подставкой для нескольких цветочных горшков. Внезапно и ярко, будто молния, вспыхнул в мозгу план краткой, но судьбоносной беседы с Оксаной Бабенко. Генерал думал о том, как подойти к интересующей его теме естественно, непринуждённо. От Саньки проку явно не будет — ему опять нездоровится.

— Муж с полицией дела улаживает, — спокойно ответила Оксана. — Я занимаюсь только дочкой. Остальное он за меня решает.

— Восток, чего уж там!

Горбовский опять посмотрел на Николаева. И решил, что они с Озирским похожи. Оба — в обвислой джинсе, заросшие, угрюмые. И ни один со своего пути не свернёт. Вон, подбородок-то Санька выставил — в точности как Андрей! Но в зависимости от того, что скажет сейчас Оксана Бабенко, кому-то из них придётся признать своё поражение.

— Ты давно Андрея знаешь? — спросил Горбовский.

— Два года.

Щёки Оксаны слегка порозовели. К гладкой шелковистой коже прилила кровь. Оксана смотрела на погоны Горбовского с интересом, но без особого почтения. Генерал увидел, что глаза девушки подведены ещё и голубыми стрелками. Кажется, Санька говорил, что Эфендиев вытащил её из публичного дома в Стамбуле. Очень похоже — такая нигде не потеряется.

— При таких обстоятельствах вы познакомились? — продолжал Горбовский.

— Я работала горничной в Доме Советов. Андрей приехал туда защищать Конституцию, когда всё началось. Так и познакомились, — невозмутимо продолжала Оксана. — Потом у нас мама погибла, и Андрей помогал семье. Очень много для нас сделал. Деньги давал, нас с сестрой взял на работу в агентство. Мы жили у него в Питере. Пропали бы без Озирского…

Оксана постепенно оживала. Горбовский, не дыша, подводил блесну.

— В сентябре познакомились? А дочка когда родилась? Летом уже?

Захар ждал вспышки гнева, но Оксана лишь пожала плечами.

— Она родилась тридцать первого мая. Но к Андрею это не имеет никакого отношения. Вот моя сестра действительно от него сына родила. Андрей и не отказывается. А у нас с ним ничего такого не было.

Оксана подёргала себя за рукава. Горбовский заметил длинные крепкие ногти, покрытые алым, с блёстками, лаком.

— Захар Сысоевич, можно я спрошу? Андрей правда у вас рядом, в изоляторе, сидит? Его дела очень серьёзные?

— Серьёзные, — кивнул Горбовский. — И в изоляторе он действительно сидит. Извини, если обидел, но мне всё знать нужно. Значит, я тебя с сестрой перепутал. Вы тогда, в октябре, мать потеряли?

— Да. Она была буфетчицей. Попала под обстрел. Я в её память дочку Октябриной назвала.

Оксана, видимо, привыкла объяснять всем и каждому, откуда у девочки такое странное имя — ведь та родилась в мае.

— Захар Сысоевич, вы правду скажите — Андрей виноват или нет? Я на все вопросы отвечу, только разберитесь по справедливости! Он ведь не мог взорвать машину генерала. Точно знаю — не мог!

— Эх, Оксаночка, мне бы твою уверенность! — кисло усмехнулся Горбовский. — «Точно знаю!» В твоём возрасте весь мир чёрно-белый. Ответы однозначные, эмоции бурные, сомнений ни в чём никаких… Значит, про генерала ты слышала?

Захар весь напрягся, но особенно сильно заныли мышцы ног. Он будто собирался прыгать в высоту. Николаев мертвенно побледнел, отчего его смуглое лицо стало восковым.

— А как же! — На лице Оксаны не дрогнул ни один мускул. — Сейчас много машин взрывается. Могли и генерала достать. У нас в Турции много спутниковых каналов. В новостях про это дело передавали. И Мохаммад, сын мужа, рассказывал. Он этого генерала хорошо знает. И Андрея тоже.

— А раньше ты про генерала слышала от Андрея? Его фамилия Ронин.

Горбовский спросил об этом так естественно, что Николаев шевельнулся и скрипнул стулом.

— Может, и слышала. Всех не упомнишь, про кого мы с Андреем говорили. — Оксана повертела на пальце толстое золотое кольцо. Оно было очень похоже на обручальное.

— Неужели Озирский не назвал имя человека, которого хотел убить? Он же тебя посылал на это дело, ног ты отказалась!

Горбовский говорил громко, чётко, и тон его не допускал возражений. Николаев замер в мучительном ожидании. Оксана встрепенулась, как подстреленная птица.

— Ронин Антон Александрович! Тогда он был полковником милиции. По глазам вижу, что тебе хорошо знакомо это имя.

Захар видел перед собой уже другое лицо — замкнутое, сразу же постаревшее. Оксана плотно сжала губы. Казалось, она готова была пойти за Озирского на смерть.

— Раз отказалась, тебе ничего не будет. Но ты должна подробно рассказать обо всём.