Труп в оранжерее - Дороти Ли Сэйерс Страница 21

Странствие пилигрима

Мистер Бантер принес письмо Паркера лорду Питеру в постель в среду утром. Дом почти опустел, все ушли на слушания в полицейском суде Норталертон. Хотя процедура должна была быть чисто формальной, присутствие всего семейства казалось необходимым. Там была и вдовствующая герцогиня — она поспешила к своему сыну и героически жила в меблированных комнатах. Молодая герцогиня считала, что ее свекровь была в большей степени энергичной, чем обладала чувством собственного достоинства. Неизвестно, что она могла сделать, если бы ее предоставили самой себе. Она могла даже дать интервью газетному репортеру. Кроме того, в эти трудные моменты правильное место жены — рядом с ее мужем. Леди Мэри была больна — на это нечего было сказать; и если Питер решил остаться, куря сигареты в своей пижаме, в то время как его единственный брат подвергался публичному унижению, то этого и следовало ожидать. Питер пошел в свою мать. Откуда в семействе эта эксцентричная черта, ее милость могла легко предположить. Вдова происходила из хорошей гэмпширской семьи, но корни ее генеалогического дерева питала иностранная кровь. Ее собственная обязанность была ясна, и она сделает это.

Лорд Питер проснулся и выглядел довольно измученным, как если бы он занимался сыском во сне. Мистер Бантер заботливо укутал его в блестящий восточный халат и поставил ему на колени поднос.

— Бантер, — сказал лорд Питер довольно нетерпеливо, — ваш «кафе о ле» — единственное терпимое событие в этом скотском месте.

— Спасибо, мой лорд. Опять очень холодно сегодня утром, мой лорд, но дождя нет.

Лорд Питер нахмурился над письмом:

— Есть что-нибудь интересное в газете, Бантер?

— Ничего примечательного, мой лорд. Продажа на следующей неделе в Нортбери-Холл библиотеки мистера Флитвайта — «Признание Амантис» Кэкстона…

— Что проку говорить об этом, когда мы застряли здесь — одному Богу известно на сколько? Лучше бы я занимался книгами и никогда не касался преступлений. Вы послали те образцы Лаббоку?

— Да, мой лорд, — сказал Бантер спокойно. Доктор Лаббок был «аналитический джентльмен».

— Нам нужны факты, — сказал лорд Питер, — неоспоримые факты. Когда я был маленьким мальчиком, я всегда ненавидел факты. Думал о них как о противных, жестких вещах, покрытых шипами. И никак иначе.

— Да, мой лорд. Моя старая мать…

— Ваша мать, Бантер? Я и не знал, что у вас была мать. Я всегда воображал, что вы явились на свет уже таким, как сейчас. Извините меня. Ужасно грубо с моей стороны. Прошу прощения.

— Ничего, мой лорд. Моя мать живет в Кенте, около Мейдстоуна. Ей семьдесят пять, мой лорд, и для своих лет она чрезвычайно активная женщина, если вы простите мне упоминание этого. Я был одним из семи детей.

— Это выдумка, Бантер. Я знаю лучше. Вы уникальны. Но я прервал вас. Вы собирались рассказать мне о вашей матери.

— Она всегда говорит, мой лорд, что факты похожи на коров. Если вы смотрите им в лицо достаточно сурово, они вообще убегают. Она очень храбрая женщина, мой лорд.

Лорд Питер импульсивно вытянул руку, но мистер Бантер был слишком хорошо обучен, чтобы увидеть это. Он уже начал править бритву. Тут лорд Питер внезапно рывком выскочил из кровати и побежал через лестничную площадку к ванной.

Здесь он достаточно пришел в себя, чтобы возвысить голос до «Соmе unto these Yellow Sands». Затем, проникшись настроением композитора Г. Перселла, он перешел к «I attempt from Love's Sickness to Fly» с таким воодушевлением, что вопреки обыкновению налил несколько галлонов холодной воды в ванну и энергично растер себя губкой. После чего, растерев тело полотенцем, он пулей вылетел из ванной и очень сильно ударился голенью о большой дубовый сундук, который стоял возле лестницы, — настолько сильно, что его крышка поднялась от удара и закрылась с протестующим шумом.

Лорд Питер остановился, чтобы сказать нечто выразительное и погладить ногу ладонью. В этот момент его осенила мысль. Он положил полотенце, мыло, губку, люфу, щетку для мытья и другие принадлежности и тихо поднял крышку сундука.

Неизвестно, ожидал ли он, подобно героине «Нортенгерского аббатства», найти внутри нечто ужасное. Но бесспорно, что, как и она, он не увидел там ничего более потрясающего, чем какие-то простыни и покрывала, аккуратно сложенные на дне. Неудовлетворенный, он осторожно поднял верхнее из них и осмотрел его в течение нескольких мгновений в свете окна лестницы. Он как раз возвращал его на место, негромко свистя при этом, когда тихий звук сдержанного вздоха заставил его вздрогнуть.

Повернувшись, он увидел рядом сестру. Он не слышал ее приближения, но она стояла рядом в ночной рубашке со скрещенными на груди руками. Ее зрачки расширились до того, что синие глаза стали почти черными, а кожа, казалось, приобрела оттенок ее пепельных волос.

Уимзи, держа в руках простыню, оцепенело уставился на нее, и ужас с ее лица перешел на его, неожиданно клеймя их таинственным сходством кровного родства.

По собственному впечатлению Питера, он смотрел «подобно заколотой свинье» около минуты. На самом деле он пришел в себя через долю секунды. Он положил простыню в сундук и выпрямился.

— Привет, Полли, старушка, — сказал он, — где ты пряталась все это время? Наконец-то мы увиделись. Боюсь, для тебя это было не самое лучшее время.

Он обнял ее рукой и почувствовал, как она сжалась.

— В чем дело? — спросил он. — Что случилось, старушка? Послушай, Мэри, хотя мы нечасто с тобой общаемся, но я — твой брат. У тебя неприятности? Может, я…

— Неприятности? — сказала она. — Конечно, глупый старый Питер, конечно, у меня неприятности. Разве ты не знаешь, что моего жениха убили, а моего брата посадили в тюрьму? Разве этого не достаточно для неприятностей? — Она засмеялась, и Питер внезапно подумал: «Она говорит, как героиня кроваво-мелодраматического романа». Она продолжала более естественным тоном:

— Все в порядке, Питер, правда; только у меня страшно болит голова. Я плохо соображаю, что делаю. Что ты ищешь? Ты наделал столько шуму, что я вышла. Я думала, это хлопнула дверь.

— Отправляйся лучше обратно в кровать, — сказал лорд Питер. — Ты замерзнешь. Почему девушки носят такие тонкие и короткие пижамы в этом ужасно холодном климате? Ну-ну, не волнуйся. Я загляну к тебе позже, и мы замечательно поболтаем, как в старые добрые времена, — что скажешь?

— Не сегодня, не сегодня, Питер. Мне кажется, я схожу с ума. — (Снова расхожие книжные штампы, — подумал Питер.) — Джеральда судят сегодня?

— Не совсем судят, — сказал Питер, потихоньку подводя ее к комнате, — это только формальность, понимаешь. Веселый старый судья послушает, как будут читать обвинение, а затем встрянет старина Мурблс и скажет, что ему нужны только прямые улики, поскольку он должен проинструктировать адвоката. Это — Биггс, ты знаешь. Затем они послушают свидетельство ареста и Мурблс скажет, что старина Джеральд имеет право на защиту. Это все до выездной сессии суда присяжных — свидетельство перед большим жюри — чепуха! Это будет в начале следующего месяца, я думаю. Ты должна будешь встряхнуться, чтобы быть в форме к тому времени. Мэри вздрогнула.