Севиль - Галина Миленина Страница 13

— Всё! Тема закрыта. Меня это не интересует, — отрезала Севиль.

Ника с сожалением перевела Дейву их диалог.

— Она отказалась. Я не знаю, как её убедить. У Севили хороший характер, она очень добрая, но девушка с принципами. Уж если решила, что это неприлично, то её не переубедить.

— Успокойся, это не наши проблемы. Мы сделали всё, что могли, — отреагировал индифферентно Дейв.

И Ника успокоилась. Правда, не успокаивался Майкл и каждый раз, встречаясь с ними, спрашивал о Севили. Однажды он признался Дейву, что девушка не выходит из его головы.

Подруги перезванивались постоянно, подолгу болтали, но Вероника никогда больше не затевала разговор о Майкле. Прошло время, и Ника с Дейвом собрались в гости к её родителям, в Крым. Дейв невзначай обронил другу фразу о намечающейся поездке.

— Может, сувенир передать крымской подруге от тебя?

— Сувенир? Я подумаю, — ответил Майкл. — А когда самолёт?

— Послезавтра.

— А летите через Париж или через Амстердам?

— Туда — через Париж. А почему ты спрашиваешь?

— Да так просто, — ответил Майкл и загадочно улыбнулся.

В день отлёта они встретились в аэропорту:

— Не стал вас напрягать. Сувенир слишком громоздкий, решил сам доставить, — широко улыбнулся Майкл и помахал у друга перед носом своим билетом.

— Ну да, вам, миллионерам, легко в этой жизни, — дружески похлопал его по плечу Дейв.

Отец Майкла действительно был миллионером, а сын — его единственным наследником. Да и сам Майкл прилично зарабатывал в папиной клинике дантистом.

— Твой друг летит с нами? — удивилась Ника, вернувшись из дамской комнаты, когда увидела Майкла в воротах детектора металла.

— Да. И, думаю, правильно делает. Если твоя подруга не захочет встретиться с ним, он, в конце концов, успокоится и перестанет ею болеть. В противном случае будет думать, что у него был шанс, и мучиться, что не использовал его.

— Молодец! — одобрила Ника. — Но я здесь ни при чём и предупреждать Севиль о его визите не буду. Иначе она сбежит из Крыма на время.

11

До Парижа они летели восемь часов, и Майкл, «случайно» оказавшись в салоне самолёта рядом с Никой, всю дорогу выспрашивал у неё о подруге. Ему было интересно всё: какой у неё характер, какое хобби, чем интересуется и чего не любит.

Ника с удовольствием рассказывала. Она очень любила Севиль и была бы счастлива, если бы у Майкла и Севили сложилось. Ей так не хватало родной души в чужой стране! У них действительно была крепкая дружба, такая не всегда бывает даже между сёстрами. Они встретились в тот день, когда оказались вместе в первом потоке на экзамен в университет и поддерживали друг друга как могли, болели и волновались друг за друга. А когда увидели свои фамилии в списке поступивших, обнимались и радовались, что обеим повезло. Хотя какое тут везение? Обе честно «пахали» все десять лет, пока подружки бегали на танцы и хороводились с мальчиками.

Севиль влюбилась перед защитой дипломной работы. А может, давно уже тайно любила, но только сейчас они с Михаилом начали встречаться. Он был однокурсником, но всегда держался обособленно. Возможно, из-за того, что не разделял интересов своих собратьев-студентов: ему нужно было зарабатывать самому на жизнь и учёбу. Зачёты и экзамены Михаил никогда не покупал и выглядел взрослее и опытнее сверстников. Севили он нравился серьёзным отношением к жизни, спокойным, уравновешенным характером. Ей казалось: в нём есть нечто настоящее, мужское, даже рыцарское. Наверное, в её представлении был некий образ, который, как шаблон, совпал с образом Михаила. Она влюбилась, и это заметили все. Её сестра сначала высмеивала чувства Севили и спрашивала: «Что ты в нём нашла? Он такой скучный и неинтересный». А когда увидела, что у них всё серьёзно и отношения бурно развиваются в сторону свадьбы, вероломно вторглась и увела у сестры жениха. Примитивно, как бычка на верёвочке в своё стойло.

Все были в шоке, а Севиль, с детства привыкшая к эгоизму младшей сестрёнки и, казалось бы, уже выработавшая стойкий иммунитет к её проделкам, в этот раз тяжело заболела. На последнем курсе она вынуждена была взять академический отпуск, и родители увезли её в санаторий. У Севили была тяжелая форма депрессии, и врачи пугали родителей, что обычно из такой депрессии люди уходят в последний путь. В санатории больничного типа Севиль лечили в отделении неврозов. Странно, некоторые до сих пор думают, что душу можно вылечить пилюлями и физиотерапией. Глаза девушки погасли, она ходила как в воду опущенная, без каких либо желаний. Когда родители или подруги приезжали навещать её, то не находили прежней Севили и боялись, что никогда уже не увидят её такой, как раньше.

Она прожила в санатории четыре недели, и не было даже намёка на улучшение в её состоянии, когда случилось неожиданное. В её палату привезли пятнадцатилетнюю девчонку Надю. Та пыталась отравиться, её вовремя откачали и доставили сюда на лечение. Смышленая девочка в первый же вечер выяснила, какие таблетки сильнодействующие, и на следующий день, пользуясь расслабленностью медперсонала, взяла на столе у дежурной то, что её интересовало. Севиль случайно увидела, как Надя, невинно прогуливаясь, доходила до конца коридора, где стоял столик с таблетками и микстурами, и, воровато оглядываясь, поспешно выбирала себе таблетки из множества кучек, разложенных для больных. Девочка пришла в палату и, зажав кулачок в кармане халата, улеглась на свою кровать. Она безмолвно лежала с окаменевшим бледным личиком, а Севиль стояла напротив и не спускала с неё глаз. Куда девались её равнодушие и апатия! Она вдруг почувствовала себя очень взрослой и ответственной за жизнь этой глупой девочки, которая сама не ведает, что творит. Севиль решила: если ей больница не помогла, то она хотя бы не зря оказалась здесь в эту минуту. Она осознала, что не должна допустить, чтобы девочка так запросто сглотнула эту белую горькую горстку, которую сейчас крепко зажала в кулачке, после чего остановится молодое сердечко и потухнут яркие синие глаза на детском личике. Севиль поняла, что остановить девчонку в её намерении — это и есть сегодня смысл её жизни.

Она вдруг отчётливо осознала: нельзя звать медперсонал и насильственно забирать у девчонки эти чертовы таблетки. Заберут сегодня — она найдёт их и проглотит завтра. Севиль, месяц равнодушно молчавшая, ходившая, как сомнамбула, до этой минуты, заговорила с Надей. Она говорила тихо и мысленно молила Бога, чтобы не открылась дверь и никто не прервал её. Потом она пыталась вспомнить, что она такое умное говорила тогда? Но воспоминания были отрывочные, как яркие картинки, не очень связанные между собой. Она не смогла бы повторить всё снова. Здесь были и её исповедь, её горе, и горе родителей Нади, которые сопровождали свою девочку сюда. Севиль попыталась угадать их историю любви и представить, как они с нетерпением ждали появления своей Надюши на свет. С надеждой растили своё любимое чадо и не могли представить даже в страшном сне, что будут оплакивать её — безвременно ушедшую, засохшую молодую веточку, не познавшую жизни и не давшую прекрасных плодов — своих синеглазых сыновей и дочерей. Севиль говорила долго, уже стемнело. Когда в палату вошла медсестра и резко включила свет со словами: «А вы что тут в потёмках лежите? Пора на ужин и лекарства принимать», заплаканная Надя встала и подошла к раковине открыла кран и разжала кулачок. Таблетки соскользнули с её руки под сильным напором воды. Девушки молча, как заговорщицы, смотрели друг на друга, и Севиль поняла: Надя больше не будет травиться. И ещё поняла простую истину: если тебе плохо и кажется, что жизнь кончена, найди того, кому хуже тебя, и помоги.