Игра в кошки-мышки - Джон Диксон Карр Страница 13

Эти слова далеко не удовлетворили Уимса, но тем не менее он оценил их и с важным видом кивнул. Он отошел в другой конец комнаты и стал внимательно рассматривать ее, время от времени перемещаясь с места на место, чтобы обеспечить себе лучший обзор. Что дало Фреду Барлоу возможность сопутствовать ему.

Очертания раны в голове Морелла были четкими и чистыми, без следов порохового ожога. Револьвер, ныне лежащий на шахматном столике, марки «Ив-Грант» 32-го калибра, похоже, был вполне в состоянии нанести такую рану. Присмотревшись, Барлоу заметил, что шляпа Морелла, жемчужно-серого цвета с кокетливым перышком, закатилась под стол. Рядом с ней валялся скомканный носовой платок с вышитыми на уголке инициалами «Э. М.». Микрофон телефонной трубки треснул и раскололся при падении.

— Не трогайте его, сэр! — настоятельно предупредил Уимс.

— Подошвы, — указал Барлоу, — сырые и грязные. Есть основания предположить, если вы не против, что, должно быть, он предпочел пройти по влажной лужайке и воспользоваться окном, а не кирпичной дорожкой, что ведет к входной двери.

Преисполнившись серьезности, Уимс даже порозовел.

— Мы не знаем, как он попал в дом, сэр, разве что мистер… разве что его светлость расскажет нам. Напоминаю вам, что пока к нему нельзя прикасаться. Боже милостивый!

Его реакция была вполне оправданной.

В своих суетливых стараниях не касаться тела Морелла Уимс тем не менее задел ногой труп. Поскольку Уимс оказался настолько высок, что едва не касался шлемом головы лося, который со стены над столом с подозрением глядел на происходящее, то и нога у него была соответственно не из маленьких. Серый костюм Морелла уже изрядно помялся и собрался в складки на плечах. Когда нога констебля коснулась его, из бокового кармана легко выскользнул предмет, напоминающий пачку бумаги, и рассыпался по полу тремя тонкими белыми пакетами.

Каждый из них содержал десять банкнотов по сто фунтов стерлингов. Каждый был обернут бумажной ленточкой с логотипом Сити-банка.

— Три тысячи фунтов! — сказал Уимс, поднимая пакет и тут же торопливо кидая его на пол. — Три тысячи фунтов!

Он увидел, что Констанс, блеснув глазами, уставилась на отца; что судья Айртон извлек из кармана очки и неторопливо покачивает ими, держа за дужки; что Фредерик Барлоу смотрит куда угодно, но только не на деньги. Но у него не было времени задавать вопросы, потому что у входной двери раздался резкий стук молотка.

Для всей остальной троицы — каждый из которой с трудом переводил дыхание — этот стук прозвучал предвестием беды. Но для Уимса это был всего лишь инспектор Грэхем, которого он поторопился встретить.

Инспектор Грэхем — крупный краснолицый человек, который тщательно скрывал свое природное добродушие. Его живые голубые глаза контрастировали с розовыми щеками и подозрительно белыми зубами, когда он смеялся. Но в данный момент ему было не до смеха; добродушие уступило место сдержанной вежливости.

— Добрый вечер, сэр, — обратился он к судье. — Добрый вечер, мисс, — удивленно вскинул он брови. — Добрый вечер, мистер Барлоу. Уимс, вам лучше подождать в коридоре.

— Да, сэр.

Грэхем, закусив нижнюю губу, подождал, пока Уимс выйдет. Пока он осматривал комнату, лицо его покрывалось багровым румянцем; позже стало известно, что он служит показателем его настроения. Он обратился непосредственно к судье, но вместе с почтением в его голосе звучали предостерегающие нотки.

— Итак, сэр, Уимс сообщил мне по телефону, что именно он увидел, когда оказался на месте. Я не знаю, что тут произошло, но уверен, имеется какое-то объяснение. И посему… — тяжелым взглядом он в упор уставился на судью, — я вынужден просить вас предоставить его мне.

— Охотно.

— Вот как! В таком случае, — сказал Грэхем, извлекая блокнот — кто этот джентльмен? Тот, кого застрелили.

— Его имя Энтони Морелл. Он обручен или, точнее, был обручен с моей дочерью.

Грэхем бросил на судью быстрый взгляд.

— Вот как, сэр? Поздр… то есть я хочу сказать… — Клюквенный румянец стал еще гуще. — То есть очень печально! Я не слышал, что мисс Айртон собралась замуж.

— До вчерашнего дня и я был не в курсе дела.

Грэхем, похоже, растерялся.

— Ага. Ясно. Так что мистер Морелл делал тут сегодня вечером?

— Он собирался явиться для встречи со мной.

— Собирался явиться для встречи с вами? Что-то я не улавливаю…

— То есть сегодня вечером я не видел мистера Морелла вплоть до момента его гибели.

Медленно и бесшумно Констанс перебралась на диван. Она откинула цветастую подушку, украшенную изображением кленового листа и бисерной вышивкой «Канада навсегда», чтобы Барлоу мог сесть рядом с ней. Тот продолжал стоять на месте, и его зеленоватые глаза стали почти черными от напряжения. Но Констанс так дрожала всем телом, что наконец он жестко взял ее за плечо. Она была благодарна ему за эту заботу: с моря дул холодный ветер, а от руки Фредерика шло тепло.

Тем временем судья Айртон излагал свою версию.

— Я понимаю, сэр. Понимаю, — бормотал инспектор Грэхем тоном, который ясно говорил: «Я ровно ничего не понимаю». Он откашлялся. — Это все, что вы сочли нужным мне сообщить, сэр?

— Да.

В дальнейшем судья Айртон лишь уточнял сказанное.

— Понимаю. Значит, вы были на кухне, когда услышали выстрел?

— Да.

— И прямиком направились сюда?

— Да.

— Приблизительно сколько времени это у вас заняло?

— Десять секунд.

— И вы никого тут не застали, кроме мистера Морелла… то есть мертвого?

— Именно так.

— Где в то время лежал револьвер, сэр?

Судья Айртон надел очки, повернул голову и взглядом смерил расстояние.

— На полу рядом с телефоном, между телом и письменным столом.

— Что вы затем сделали?

— Я поднял револьвер и понюхал ствол, дабы убедиться, стреляли ли из него. Да, из него только что был произведен выстрел. Это вам для сведения.

— Но вот что я все время пытаюсь уяснить, сэр, — продолжал настаивать инспектор Грэхем, поводя плечами с таким видом, словно всем телом толкает в гору тяжелую машину. — Почему вы подняли револьвер? Кому как не вам лучше, чем кому бы то ни было, знать, что вы не должны были этого делать? Я вспоминаю, что как-то мне довелось быть на процессе, где вы яростно обрушились на свидетеля лишь за то, что он поднял нож, взяв его за кончик.

Судья Айртон сделал вид, что смутился.

— Верно, — сказал он. — Верно. — Судья прижал ко лбу кончики пальцев. — Я и забыл. Кажется, дело Маллаби?

— Да, сэр. Вы сказали…

— Минутку. Вспоминаю, что, кроме того, я указал жюри, если вы припоминаете, что данный поступок при всей своей глупости и недопустимости носит совершенно естественный характер. Точно так было и со мной. И я ничего не мог поделать.