Полиция, полиция, картофельное пюре! - Пер Валё Страница 12

Он вынул удостоверение личности и подержал его перед окошком.

— Извините, если помешал. Меня зовут Монссон. Инспектор полиции.

— А, — как-то по-детски сказала она. — Конечно. Полиция. Вы можете подождать две минуты?

— Разумеется. Я не вовремя?

— Что? Нет-нет. Просто я…

Она, как видно, не сумела найти подходящий конец фразы, ибо окошко захлопнулось, и легкие шаги удалились гораздо быстрее, чем приближались.

Он посмотрел на часы. Прошло три с половиной минуты, и Шарлотта Пальмгрен, одетая в серебряные сандалии и серое платье из какого-то легкого материала, отворила дверь.

— Входите, пожалуйста, — сказала Шарлотта Пальмгрен. — Очень жаль, что вам пришлось ждать.

Она заперла ворота и повела его к дому. На улице рокотнул мотор отъезжающего автомобиля. Очевидно, не только вдова действовала быстро.

Монссон впервые увидел виллу всю целиком и ошеломленно рассматривал ее. Собственно говоря, это была не вилла, а маленький дворец, украшенный башнями, башенками и зубцами. Все говорило за то, что ее первый хозяин страдал манией величия, и архитектор срисовывал здание с какой-то открытки. Последующие реконструкции — и пристроенные балконы, и стеклянные веранды не улучшали дела. Вид у здания был устрашающий, и трудно сказать, следовало ли тут смеяться или плакать, или просто вызвать подрывников и разнести эту аляповатую громадину на куски. При этом она казалась на редкость прочной и взять ее мог, очевидно, только динамит. Вдоль дороги, ведущей к воротам, стояли отвратительные скульптуры из тех, что были модны в Германии имперских времен.

— Да, вилла у нас красивая, — сказала Шарлотта Пальмгрен. — Но перестройка обошлась недешево. Зато теперь все тип-топ.

Монссону удалось оторвать взгляд от дома и переключить внимание на окрестности. Парк был, как он уже имел возможность отметить, ухоженный.

Женщина проследила за его взглядом и сказала:

— Садовник бывает три раза в неделю.

— Вот как, — сказал Монссон.

— Войдем в дом или посидим здесь?

— Все равно, — ответил Монссон.

Следы присутствия Матса Линдера исчезли, даже стакан, но на передвижном столике перед верандой стоял сифон, ведерко со льдом и несколько бутылок.

— Этот дом купил мой свекор, — сказала она. — Но он умер давным-давно, задолго до того, как мы с Виктором встретились.

— А где вы встретились? — равнодушно спросил Монссон.

— В Ницце, шесть лет назад. Я там выступала с показом моделей одежды. — После секундного колебания она сказала: — Может быть, войдем в дом? Ничего особенного я, правда, предложить не могу. Ну, немножко выпить.

— Спасибо, я не хочу.

— Понимаете, я здесь совершенно одна. Прислугу отпустила.

Монссон промолчал, и после паузы она продолжала:

— После того, что случилось, мне кажется, лучше побыть одной. Совсем одной.

— Я понимаю. Весьма вам сочувствую.

Она склонила голову, но не сумела изобразить ничего, кроме скуки и полнейшего равнодушия. «Очевидно, она слишком бездарна, чтобы сделать печальное лицо», — подумал Монссон.

Он прошел за ней по каменным ступеням лестницы рядом с верандой. Миновав большой мрачный зал, они вошли в огромную, забитую мебелью гостиную. Смешение стилей было поистине нелепым: сверхсовременная мебель соседствовала со старинными креслами с высокими спинками и чуть ли не античным столом. Она провела его в угол, где стояли четыре кресла, диван и гигантский стол, покрытый толстым стеклом, как видно, совсем новый и очень дорогой.

— Садитесь, пожалуйста, — официальным тоном сказала она.

Монссон сел. Таких больших кресел он в жизни не видел, а это оказалось к тому же настолько глубоким, что Монссон засомневался, сумеет ли он из него вылезти и снова встать на ноги.

— А вы и в самом деле не хотите выпить?

— В самом деле. Я не стану вас долго задерживать. Но, к сожалению, мне придется задать вам несколько вопросов. Нам, как вы понимаете, очень важно быстрее найти человека, убившего директора Пальмгрена.

— Разумеется. Вы ведь полиция. Ну что я могу сказать? Это ведь все ужасно печально. Трагедия.

— Вы видели лицо стрелявшего?

— Конечно. Но все произошло страшно быстро. Никто сначала и не среагировал даже. Только потом мне пришла в голову ужасная мысль, что он мог и меня застрелить. И всех.

— Вы никогда прежде не встречали этого человека?

— Нет. У меня хорошая память на лица, но имена и прочее в этом роде я никогда не могу запомнить. В Лунде полицейский меня тоже спрашивал об этом.

— Я знаю, но тогда вы, конечно, были взволнованы.

— Вот именно, это же ужасно, — неуверенно сказала она.

— Должно быть, в последние дни вы много думали о случившемся?

— Конечно.

— И вы хорошо видели этого человека. Вы сидели к нему лицом, и он оказался всего лишь в нескольких метрах от вас. Как он, собственно, выглядел?

— Ну, как это сказать… У него был совсем обычный вид.

— Какое он производил впечатление? Казался потерявшим самообладание? Или взвинченным?

— Да нет, у него был совершенно обычный вид. Очень простой.

— Простой?

— Ну да, то есть он не из тех, с кем обычно общаешься.

— Что вы почувствовали, увидев его?

— Ничего, пока он не вынул пистолет. Тогда я испугалась.

— Вы видели и оружие?

— Конечно. Это был какой-то пистолет.

— Не можете сказать, какого типа?

— Я ничего не понимаю в оружии. Но это был какой-то пистолет. Длинный такой. Как в ковбойских фильмах.

— А какое было выражение лица у этого человека?

— Обычное. У него был совсем обычный вид, как я говорила. Одежду я рассмотрела лучше, но о ней я уже рассказала.

Монссон не стал спрашивать о приметах. Она не хотела или не могла сказать больше того, что уже сказала. Он посмотрел по сторонам. Женщина заметила это и сказала:

— Симпатичные кресла, и стол тоже, правда?

Монссон кивнул и подумал, сколько все это стоило.

— Я сама покупала, — с оттенком гордости сказала она.

— Вы всегда здесь живете? — спросил Монссон.

— А где же нам еще жить, когда мы в Мальмё? — туповато ответила она.

— А когда вы не в Мальмё?

— У нас есть дом в Эсториле. Обычно мы живем там зимой — у Виктора было много дел в Португалии. И еще, понятно, есть представительская квартира в Стокгольме. — Немного подумав, она сказала: — Но там мы живем только тогда, когда мы в Стокгольме.