Серебряная пуля - Виталий Гладкий

Вам когда-нибудь падала на голову ворона? Мне, например, нет. До того злосчастного дня. Ворона задела меня крылом по макушке и упала в цветочный ящик, пристроенный к балкону.

То, что птички имеют скверную привычку на лету испачкать человеку шляпу или пальто, это всем известно. Но чтобы средь бела дня на людей падали мертвые вороны, такого случая я не припомню. Несколько смущенный и озадаченный столь странным событием, я присмотрелся к черному комку перьев и сразу узнал ручную ворону, которая обитала этажом выше у одинокого старика, которого во дворе все звали Африканом, — на птичьей лапке белело широкое алюминиевое кольцо с его инициалами и номером телефона.

Несмотря на одиночество, Африкан терпеть не мог кошек и собак. Наверное, потому он и приручил ворону, которая ночевала у него на балконе, а днем искала себе пропитание в мусорных баках. Это было очень удобно для Африкана: и поговорить есть с кем, и не нужно с утра пораньше в любую погоду выгуливать свою питомицу.

Вообще-то старика звали Елпидифор Африканович. Как говорится, умереть и не встать. Язык сломаешь, пока выговоришь. Поэтому его и переименовали в Африкана. Он был очень стар — по моим прикидкам, ему стукнуло никак не меньше восьмидесяти пяти лет. А скорее всего, и больше.

Тем не менее худощавый дед Африкан выглядел эдаким бодреньким старичком-боровичком. У него даже шевелюра сохранилась, правда, совсем белая, но густая и длинная. Бородка и усы Африкана всегда были аккуратно подстрижены на новомодный манер, но что касается одежды, то он был просто музейным экспонатом.

Африкан носил старинный сюртук-редингот с атласными отворотами, белую рубаху с воротником-стойкой, галстук-бант, узкие брюки в полоску и остроносые ботинки на высоких каблуках — дед не вышел ростом. Кроме того, на голове у него красовался элегантный, но тоже видавший виды котелок — «привет из Парижа», а в руках старик всегда держал резную трость черного дерева.

Нужно сказать, что она была достаточно увесистой. Об этом нам поведал местный хулиган по прозвищу Чирик. Однажды он и два его товарища, отягощенные похмельным синдромом и полным безденежьем, решили проверить содержимое кошелька Африкана, чтобы «занять» энную сумму на опохмел. Дед как раз шел с утра пораньше в булочную — любимым завтраком Африкана были свежие бриоши и крепкий чай.

Когда эти «орлы» подступили к деду с обязательным ножиком — для острастки, конечно же резать его никто не собирался, — Африкан неожиданно принял классическую фехтовальную стойку и так отделал молодцов, что те едва ноги унесли. Наверное, в глубокой юности старика учили обращаться с холодным оружием.

Почему я говорю «наверное»? Никто из соседей не знал прошлого деда Африкана. Он никого не пускал в свою личную жизнь. Мало того, ни один человек из нашего двора не мог похвастаться тем, что побывал в его квартире. А она была шикарной: высокие потолки с лепниной, просторные комнаты, красивый мозаичный паркет, а на кухне — люк для отходов, персональный мусоропровод (это я сужу по своему жилищу, доставшемуся мне в наследство от деда).

Из всех жильцов дома старик привечал только меня. Может, потому, что я не стал скандалить, когда он однажды устроил потоп в моей квартире, и даже не потребовал с него денег. Я рассудил так: квартира все равно нуждается в капитальном ремонте, а деньги у меня есть. И потом, каким же нужно быть крохобором, чтобы из древнего старца выжимать последние гроши? Поди, перебивается Африкан при его-то мизерном пенсионе с воды на кашу, из всех «деликатесов» позволяя себе только бриоши и молоко.

Ворона лежала прямо перед моим носом, в ящике, где вместо цветов произрастала какая-то хилая, рахитичная травка-самосев. В свое время бабуля была помешана на озеленении балконов и в конце концов дожала деда. Однажды пришли сварщики и соорудили на балконе металлическую конструкцию, далеко выходящую за его пределы, куда и поставили широкий короб для цветника.

Пока бабушка была жива, летом наш балкон напоминал сказочный Эдем, так много было на нем разнообразных, нередко экзотических растений, которые цвели с ранней весны до поздней осени. Но когда она ушла в мир иной, цветы зачахли, словно от горя, а спустя год вместо них начала произрастать чахлая травка, которую я «удобрял» сигаретными окурками — в юности мне приходилось скрывать от родителей свою приверженность очень неуважаемой в нашем семействе страсти, и как только кто-нибудь из домочадцев стучался в балконную дверь, я тут же трусливо зарывал недокуренную сигарету в землю.

Так уж случилось, что достаточно просторный балкон служил мне в теплое время года кабинетом. Его боковые стороны были зашиты, поэтому ветер почти не тревожил меня. Я затащил на балкон плетенную из лозы мебель — круглый столик и два креслица — и поставил старый холодильник, снабжавший меня в летнее время прохладительными напитками. На балконе очень хорошо мечталось, а при работе с ноутбуком не так уставали глаза. С моего «насеста» (квартира находилась на пятом этаже) было видно многое: голубое небо, яркая зелень парка, кусок речной излучины, а также окно Милочки Кошкиной в доме напротив, которая по вечерам очень любила расхаживать по своей спальне в костюме библейской Евы.

Когда на мою голову свалилась ворона, я как раз курил, опершись о перила, и с философским видом наблюдал за работой дворника-узбека, которому помогал целый выводок его детей. Наблюдал и меланхолически думал, что если кризис продлится еще года полтора, то мои накопления закончатся и придется мне составить этому мигранту конкуренцию на рынке труда.

Три месяца назад фирма, в которой я протирал штаны, обанкротилась, и меня вышвырнули на обочину экономической жизни. Хорошо хоть, я не был подвержен разным нездоровым страстям, поэтому счет в банке давал мне возможность какое-то время пожить в свое удовольствие, изображая из себя персонального пенсионера.

Я не без опаски взял ворону в руки и тут же бросил ее в цветочный ящик, заметив на черных перьях темно-красные капельки крови. Присмотревшись, я обнаружил и небольшую рану на теле любимицы Африкана. Похоже, ворона была убита из винтовки. Притом ствол был с глушителем, иначе я услышал бы звук выстрела. А стреляли явно из двенадцатиэтажного дома напротив. Поэтому пистолет исключался. На таком расстоянии он бесполезен. Разве что ворону настигла шальная пуля. Такое иногда случается. Но мне почему-то показалось, что диким случаем тут и не пахнет.

Я вдруг почувствовал, как между лопаток заструился холодный пот. У меня была потрясающая интуиция, благодаря которой я и выжил во второй чеченской войне. Поэтому мне живо представилось, как неизвестный снайпер уже взял меня в перекрестье оптического визира и поглаживает спусковой крючок, дожидаясь паузы между двумя ударами сердца, чтобы тело и ствол слились в единый монолит и выстрел получился максимально точным.

Воинская наука нелегкая, но человеку разумному она дает много преимуществ. Мгновенно вспомнив свое боевое прошлое, я резко пригнулся, чтобы спрятаться за ограждением балкона, и вкатился, словно Колобок, в комнату. Там я схватил бинокль, который всегда был у меня наготове в ожидании очередного «сеанса» Милочки Кошкиной, спрятался за занавеску и начал высматривать снайпера.