Игра Нептуна - Фред Варгас

Жан-Батист Адамберг стоял, прислонившись спиной к черной стене подвала, и разглядывал огромный котел, впавший накануне в кому. Случилось это в субботу, 4 октября, когда температура воздуха под влиянием пришедшего из Арктики циклона упала до одного градуса. Комиссар ничего не смыслил в отопительных приборах, он молча взирал на решетку и остывшие трубы в надежде, что доброжелательный взгляд оживит агрегат или материализует мастера, который давно должен был явиться, но все никак не приходил.

Он хорошо переносил холод, да и сложившаяся ситуация его не слишком раздражала. Больше того — мысль о том, что северному ветру бывает порой под силу в мгновение ока добраться от ледников до Тринадцатого округа Парижа, внушала иллюзию, что, стоит ему захотеть, и он окажется в далекой Арктике, прогуляется по льдам, выдолбит яму для охоты на тюленя. Он поддел жилет под черную куртку и, будь его воля, спокойно ждал бы прихода мастера, высматривая в снегах тюленью морду.

Увы, обитавший в подвале мощный агрегат принимал немаловажное участие в работе уголовного розыска, разогревая тридцать четыре батареи и даря тепло двадцати восьми легавым. Окоченевшие от холода борцы с преступностью в куртках и перчатках толпились вокруг кофейного автомата, отогревая руки о белые пластиковые стаканчики. Кое-кто дезертировал в окрестные бары. Дела практически встали, а ведь занимались здесь в основном убийствами. Впрочем, котлу было на это наплевать. Величественный тиран ждал, чтобы ему поклонился Мастер. Адамберг спустился в подвал засвидетельствовать гиганту свое почтение (хоть и без всякой надежды его умилостивить) и отдохнуть в полумраке и уединении от нытья и жалоб сотрудников.

Бесконечные стенания по поводу холода в здании — хотя температуру удавалось поддерживать на уровне +10° — заставляли задуматься о перспективах командировки в Квебек: осень там выдалась холодной — накануне в Оттаве столбик термометра упал до —4°, и то и дело шел снег. Две недели парижским сыщикам предстояло заниматься «генетическими отпечатками», слюной, кровью, потом, слезами, мочой и другими выделениями, характеристики которых были занесены в компьютер, рассортированы и обработаны. Все человеческие секреты стали мощным оружием в руках криминалистов. За неделю до отъезда Адамберг мыслями был уже в густых канадских лесах с миллионами озер. Его заместитель Данглар с ворчанием напоминал, что пялиться придется в экраны, а не на озерную гладь. Капитан Данглар бурчал и ворчал уже год. Адамберг знал, в чем причина, и терпеливо ждал, когда его зам успокоится.

А вот Данглар не рвался ни к каким озерам — он каждый день молился, чтобы какое-нибудь неотложное дело сорвало поездку. Он уже месяц воображал свою неминуемую смерть во время крушения самолета над Атлантикой. Несколько улучшал ему настроение непоявлявшийся мастер по ремонту котлов. Данглар надеялся, что холодрыга в здании развеет дурацкие мечты о ледяных пустынях Канады.

Адамберг положил руку на решетку радиатора и улыбнулся своим мыслям. Интересно, мог бы Данглар намеренно повредить котел, зная, какое расхолаживающее действие это окажет на коллег? А саботировать ремонт, не подпуская к котлу мастера? Да, он был на это способен. Его гибкий ум постигал действие любых самых сложных механизмов сознания, конечно, если ими руководили здравый смысл и логика. Водораздел между разумом и инстинктом многие годы был причиной фундаментальных расхождений между Адамбергом и его помощником.

Комиссар поднялся по винтовой лестнице и пересек большой зал на первом этаже, по которому медленно передвигались неуклюжие фигуры сотрудников, — чтобы не замерзнуть, людям приходилось надевать по два-три свитера. И заматываться шарфами. Никто не знал, почему это помещение называли Соборным Залом, может, потому, что здесь проходили общие собрания, улаживались дела и устраивались секретные совещания. Соседнее помещение называлось Залом Капитула — здесь заседали узким кругом. Адамберг понятия не имел, кто это придумал, но подозревал, что Данглар, эрудиция этого человека казалась безграничной и почти смертоносной. Капитан страдал недержанием информации, которая извергалась из него частыми и неконтролируемыми толчками — этим он напоминал лошадь, принимающуюся ни с того ни с сего фыркать и шумно вздрагивать. Стоило Данглару услышать малоупотребительное слово или зыбкое понятие, в нем — не всегда к месту — просыпался всезнайка, правда, его можно было заткнуть, просто махнув рукой.

Адамберг отрицательно покачал головой: нет, котел по-прежнему отказывается подавать признаки жизни. Он зашел к Данглару. Тот с мрачным видом дописывал срочные рапорты в ожидании вылета в Канаду, куда он, конечно, не долетит, потому что самолет взорвется над Атлантикой, когда в левый мотор засосет стаю скворцов. Такая перспектива, по мнению Данглара, позволяла ему открыть бутылку белого вина не дожидаясь шести вечера. Адамберг присел на угол стола.

— Данглар, что у нас с делом Эрнонкуров?

— Закрываем. Старый барон написал признание. Пространное и четкое.

— Слишком четкое. — Адамберг оттолкнул от себя рапорт и схватил со стола аккуратно сложенную газету. — Семейный ужин превращается в побоище, а неуверенный, с трудом подбирающий слова старик внезапно пишет пространное и четкое признание. С чего бы такая резкая перемена? Нет, Данглар, тут дело нечисто. Отсутствует светотень. — Адамберг шумно перелистнул страницу.

— И что вы предлагаете? — спросил Данглар.

— Начнем все сначала. Барон нас обманывает. Он кого-то покрывает, возможно, свою дочь.

— И дочь позволит отцу отдать себя на заклание?

Адамберг перевернул следующую страницу. Педант Данглар терпеть не мог, когда шеф брал в руки что-то из его вещей: комиссар излишней бережностью не отличался.

— Такое случается, — ответил Адамберг. — Аристократические традиции, предполагаемое снисхождение к слабому старику. Повторяю: слишком уж резкий поворот на сто восемьдесят градусов. Без полутонов, без светотени. Значит, есть тут какая-то закавыка.

Данглар так устал, что ему внезапно захотелось забрать свой рапорт и послать все к черту. А еще — вырвать у Адамберга газету, с которой тот так небрежно обращался. Прав комиссар или нет, из-за его неясных предчувствий придется проверять проклятые признания барона. Эти вечные предчувствия напоминали Данглару прозрачных бесформенных медуз, колышущихся на поверхности воды, и действовали угнетающе на строго рационалистический ум капитана. Он их, конечно, всегда проверял, ведь, вопреки всякой логике, они почти всегда подтверждались. Дар предвидения вел Адамберга от успеха к успеху и в конце концов привел его сюда, за этот стол, на это место, сделав тем, кем он теперь являлся — странным, грезящим наяву шефом уголовного розыска Тринадцатого округа. Сам Адамберг ни в какое предвидение не верил, говоря, что все дело в знании жизни и людей.

— А вы не могли сказать мне об этом раньше? — спросил Данглар. — Зачем я тратил время на печатание?