Взятка по-черному - Фридрих Незнанский

1

Ирина Генриховна Турецкая обычно старалась ни о чем постороннем не думать и ни на что не отвлекаться, едучи на своей «ласточке». Так она ласково называла юркую и уютную «дэу», заметно сдавшую за два года «эксплуатации» в безумных столичных автомобильных потоках, где никто никого отродясь не уважал, и уж тем более женщин за рулем. Но машинка была, как замечено выше, уютной, и потому Ирина чувствовала себя в салоне вполне комфортно. Опять же ее иномарка выгодно отличалась от отечественной «Оки», ставшей, как и «Запорожец», героиней серии «автомобильных» анекдотов. Это обстоятельство тоже имело определенное значение, особенно когда друзья и приятели мужа, находясь в легком подпитии, позволяли себе бесцеремонные высказывания типа: «Как тебе не стыдно, Саня, солидный человек, генерал от юриспруденции, а супруга черт-те на чем катается!» И вспоминали совсем не смешные, поскольку давно уже заезженные, байки про «зародыш джипа», про два часа позора по дороге на дачу и прочие глупости. Вот тогда «генеральша» и выдавала этим «доброжелателям» порцию собственных суждений относительно своей любимой «ласточки», в которой, благодаря ее скромным габаритам, не приходится возить еще кого-то.

Нет, случались ситуации, когда кто-то из знакомых, главным образом в музыкальном училище, где трудилась Ирина, заботливо выращивая юные дарования, просил подвезти его, подбросить до метро, например. Но, выйдя из училища и обнаружив на стоянке заботливо вымытую ярко-зеленую машинку, похожую на июньского жука, «попутчик» мгновенно терял желание воспользоваться оказией. Несерьезно, одним словом. «Кому что!» — весело говорила Ирина и резво трогалась с места. И ей казалось, что мотор с нею полностью согласен: «Каждому — свое!»

Она ничего не боялась за рулем. Опыт вождения приобрела, катаясь с ребятами Дениса Грязнова, директора частного сыскного агентства «Глория», которым Александр Борисович поручил обучение своей супруги. Вот они, собственно, и приучили ее ничего не бояться и чувствовать себя всегда уверенно, ибо сами с честью выходили из крайне тяжелых ситуаций в те годы, когда пахали в разведке спецназа ГРУ. И Афган, и позже Чечня были для них той школой, уроки которой не проходят бесследно. И эти ребята — да какие там ребята, по сути, ее ровесники, всем давно за сорок! — научили Ирину главному: мгновенной реакции на происходящее вокруг.

Александр Борисович Турецкий, успешно владевший некоторыми приемами так называемого спецвождения, преподанного ему давним другом и соратником Вячеславом Ивановичем Грязновым, тоже охотно подсказывал жене, как вести себя на дороге в той или иной ситуации. Не оставлял ее своим вниманием и сам Грязнов, который считал своим долгом учить «разумному и вечному» жену друга, несмотря на то что важный пост в МВД не оставлял ему свободного времени. Впрочем, о новой своей работе Вячеслав Иванович старался не распространяться.

Так что учителей у Ирины Генриховны было, по известному выражению, как собак нерезаных. Но все «педагоги», как ни пытались, не смогли обучить ее тому, без чего не должна обходиться и чем просто обязана по нынешним временам в совершенстве владеть супруга высокого государственного чиновника (а как иначе назвать старшего помощника генерального прокурора?). Не привилось ей понимание собственной значительности и соответственно вседозволенности. Не прижилось в ней логично проистекающее из указанных свойств хамство. И потому, когда хамство обрушивалось вдруг на ее голову, она чаще всего не находила ничего более умного, чем разрыдаться от несправедливой обиды и незаслуженного оскорбления.

Ирина Генриховна, конечно, сознавала, что именно этой ее откровенной беззащитностью пользуются разнообразные чины, в зависимость от воли которых ей нередко приходилось попадать — будь то какой-нибудь мелкий клерк в ЖЭКе или гаишник на дороге. Они же сразу видят, с кем дело имеют! И над кем можно в полной мере поизгаляться, упиваясь собственной властью и получая от своих слов и действий чисто садистское наслаждение.

Однако обида обидой, но в глубине души Ирина понимала, что виновата исключительно сама — не научилась «держать удар», как частенько выражается Славка Грязнов, а уж он-то — битый-перебитый, но несломленный, прошедший по служебной лестнице от простого оперативника до начальника МУРа, а теперь и руководителя главка МВД — знает, что говорит.

А что Ирина? Ну не может она, и все! Теряется, плачет, понимая, что слезы не оружие, а проявление беспомощности, и любой наглец, не говоря уже о подлецах, готов немедленно воспользоваться этой ее человеческой слабостью. И что теперь, казнить ее за это? Или, наоборот, сурово наказывать обидчиков?! Вопрос, конечно, интересный…

Вот такой монолог, продиктованный глубоко оскорбленным самолюбием, Ирина Генриховна мысленно произнесла, что называется, на едином дыхании. А закончив, упрямо повторила несколько раз слово «мерзавцы», повышая интонацию уже вслух почти до крика — до того была расстроена и рассержена. И на себя, и, естественно, на весь окружающий мир. Но одно дело ругаться и спорить там, у перекрестка, а совсем иное — мысленно протестовать спустя время, стоя уже здесь, у обочины, и чувствовать себя при этом в буквальном смысле оплеванной с ног до головы.

То, что случилось с нею каких-то пятнадцать — двадцать минут назад, не укладывалось ни в какие рамки. И никакой логики также не было в том, что произошло. Но, слегка остыв и подумав, Ирина неожиданно для себя решила, что в данном случае, как выражаются картежники, просто расклад оказался не в ее пользу — вот и все. А в стране, где правит беззаконие, иного и быть не может. У них же, как у карточных шулеров, расклад всегда в собственную пользу! Что бы там ни утверждали эти поборники Закона — Славка с Шуриком, ее благоверным, или Костя Меркулов вкупе с ними. Говорят-то они, возможно, слова и правильные, да только простому человеку — а Ирина искренне считала себя именно такой — от их слов не легче. Напротив, еще тяжелее, поскольку постоянно убеждаешься, что Законом рулят крутые мерзавцы, а вовсе не поборники справедливости…

Ну вот, опять стала заводиться… Ехать надо, остыла уже достаточно, чтобы видеть, что делается по сторонам. Ехать и больше не молчать, высказать им прямо в глаза все, что она про них и про их болтовню думает. Пусть это станет им предметным уроком… Только станет ли? Но в любом случае подобное безобразие без внимания оставлять нельзя…