Успеть до полуночи - Рекс Тодхантер Стаут

Не то чтобы наш разговор вечером в тот апрельский вторник каким-то образом повлиял на дальнейшие события, но он стал к ним прелюдией, а позднее раза два помог Вулфу сориентироваться. Когда в нашем старом особняке из бурого песчаника на Западной Тридцать пятой улице закончился обед, главным блюдом которого было одно из лучших творений Фрица – голуби с колбасками и квашеной капустой, – я проследовал за Вулфом из столовой через прихожую в кабинет и, подождав, пока Вулф не возьмет журналы со столика рядом с большим глобусом и не устроится в кресле за письменным столом, спросил, нет ли для меня поручений. Спросил для страховки. Я заранее предупредил, что в четверг уеду до вечера на открытие бейсбольного сезона на стадионе «Поло-граундс», и не хотел, чтобы меня потом попрекали несделанными делами.

Он сказал, что поручений нет, погрузил свои обширные телеса в кресло – единственное на всем белом свете кресло, которое ему нравилось, – и раскрыл первый журнал. Примерно двадцать минут в неделю у него отведено на просмотр рекламных объявлений. Я прошел к своему столу, сел, потянулся было за телефонной трубкой, но звонить передумал, решив, что страховок много не бывает. А потому, повернувшись в его сторону и увидев, как он сердито сдвигает брови, я подошел к нему посмотреть, что там ему не понравилось. Не понравилась ему черно-белая полностраничная реклама, которую я, как и миллионы моих сограждан, давно выучил наизусть, хотя учить-то особенно было нечего – в рекламе было всего шесть слов, если не считать повторов. В центре страницы, немного ближе к верху, красовался элегантный флакончик, на этикетке которого изящным шрифтом было выведено в две строчки: «Pour Amour». «Pour» – в верхней, «Amour» – внизу. Сразу под флакончиком стояли еще два, под двумя – три, еще ниже – четыре и так далее до низа страницы. В самом нижнем ряду их было семь, а во всей пирамиде – двадцать восемь. Наверху были размещены слоганы: слева в углу «Pour Amour» – это ради любви, а в углу справа – «Pour Amour» – для любви.

– Тут заслуживают внимания две вещи, – сказал я, а Вулф хрюкнул и перевернул страницу. – Во-первых, само название. Процентов от шестидесяти четырех до семидесяти женщин верят, что это духи «Ради любви», и процент был бы выше, если бы они знали французский и понимали разницу между «Ради любви» и «Для любви». Не хочу обижать американских женщин. Наверняка среди них мало кто хотел бы оказаться в роли «для любви», потому и нельзя было называть духи так прямолинейно. Только представьте себе. Читают женщины рекламу «Для любви» и думают: «Хватает же наглости подсовывать мне свои паршивые духи, чтобы я их использовала для любви! Вот я им покажу! За кого они меня принимают! Десять баксов за пол-унции!» Во-вторых…

– Хватит и во-первых! – рыкнул Вулф.

– Есть, сэр. Во-вторых, флакончиков очень много. Что противоречит правилам. Главная идея в рекламе духов показать один флакончик, который создаст впечатление, будто эти духи – ценная редкость, потому поторопитесь, чтобы она вам досталась. Но что делает «Pour Amour». «Pour Amour» говорит: «Послушай! У нас этого добра полно, и у нас тут свободная страна, и у каждой женщины есть право на свободную любовь, а если оно вам ни к чему, попробуй это». Совершенно новый подход к рекламе, на все сто американский, плюс объявленный конкурс, так что товар, видимо, окупается.

Я надеялся к этому моменту уже получить желаемый результат, однако Вулф лишь перелистывал страницы. Я набрал в грудь воздуха.

– Конкурс, как вам, вероятно, самому известно, поскольку вы рекламу просматриваете, – это азарт. А тут призовой фонд миллион долларов наличными. Пять месяцев подряд каждую неделю печатают новое задание… Могу воспроизвести дословно, не зря же я столько лет у вас тренирую память: «В описании использованы биографические факты из жизни реальной женщины, которая оставила след в истории и пользовалась косметикой». Двадцать недель – двадцать женщин. Первое задание было такое: «За трон мой шел сам Цезарь в бой; Антоний сам был мне отрада, но грудь моя в час роковой взалкала рокового яда». Загадка, конечно, простая: Клеопатра. Номер два тоже ерунда: жена Арагонца наслушалась басен Колумба, заложила свои драгоценности и на эти деньги снарядила корабли. Не помню, чтобы когда-нибудь читал, будто королева Изабелла пользовалась косметикой, хотя, учитывая отсутствие ванн в пятнадцатом веке, наверняка пользовалась. Могу также продекламировать номер три, четыре и пять. Дальше – хуже, под конец первой десятки я уже и просматривать бросил. Бог знает, что за чушь ближе к двадцатому. Например, вот номер семь… или восемь… забыл… «Министром стал мой сын родной, пусть не умела я писать; мой мистер Браун молодой свою прославил мать». По-моему, это жульничество. Учитывая, сколько в истории Браунов и сколько сыновей…

– Пф! – Вулф перевернул страницу. – Нелл Гвин, английская актриса.

Я замер.

– Ну да, знаю такую. Но как?.. Может быть, кто-то из ее поклонников носил фамилию Браун… или Браунсон… Но ее же не сын прославил. Кто-то из королей.

– Карл Второй, – самодовольно произнес Вулф. – Он дал сыну от нее титул герцога, а его отец, Карл Первый, когда в юности отправился в Испанию, взял себе имя мистер Браун. Нелл Гвин была, разумеется, любовницей Карла Второго.

– Мне больше по вкусу «возлюбленная». Ладно, вижу, вы прочли десять тысяч книг… Как насчет этого… По-моему, девятое: «По закону, который принял он, я женой не могла его быть. Он послушно свой соблюдал закон, продолжая всю жизнь любить». – Я помахал рукой. – Назовите имя.

– Арчи, ты никуда не собирался? – спросил Вулф, повернув голову ко мне.

– Нет, сэр, сегодня нет. Лили Роуэн, правда, думала заказать столик во «Фламинго», так как я мог бы и заскочить потанцевать, но я сказал, что могу вам понадобиться, а она знает, как я незаменим…

– Пф! – Он чуть было не рассердился, но решил, что дело того не стоит. – Ты хотел уйти и при этом снять с себя ответственность за отсутствие в доме, для чего добиваешься, чтобы я сам предложил тебе прогуляться. Ты своего добился. Предлагаю идти, куда хочешь, только сию же минуту.

Я мог бы загадать ему еще три-четыре загадки, но Вулф вздохнул и снова уткнулся в журнал, потому я промолчал. Когда я уже был у двери, он буркнул мне в спину:

– Перед обедом ты побрился и переоделся.

Нелегко работать и жить с великим детективом.