МоLох - Наталья Андреева

По мотивам повести Александра Куприна «Молох»

* * *

«Расслабься, Бобров. Выдохни и расслабься. Ты член общества: ты служишь, у тебя оклад плюс бонусы, у тебя ипотека и машина в кредит, значит, ты существуешь», — он подмигнул своему отражению в зеркале. Пора было ехать на работу.

Андрей Бобров знал, что во многом он не такой, как все, и уж точно не такой, каким положено быть мужчине. Слишком уж чувствительный. Напишет кто-нибудь коммент к его посту, вроде и не обидный, но Бобров тут же начинает искать подвох. Кажется ему, что писавший хотел его, Андрея Боброва, задеть, обидеть, унизить. На такие комменты нет смысла отвечать, но Бобров весь день только об этом и думает. Что бы он ни делал, мыслями все равно возвращается к мнимому обидчику, накручивает себя, и к вечеру взрывается. Разражается гневным постом, на полстраницы, где выплескивает душу, словно младенца, вместе с грязной водой. И куда? В инет! В Дзен какой-нибудь, в эту клоаку, или в Инсту. Где нежную Бобровскую душу начинают полоскать в помоях, и ржать над этим.

На следующий день Боброву становится стыдно за свой порыв, он бросается удалять пост, а там уже накидали комментов! Еще злее и обиднее. И вот с неделю Андрей ходит потерянный, кипятит, не может нормально работать.

На вопрос:

— В чем дело? — огрызается:

— Ни в чем.

Потому что стыдно признаться. Ведь и в самом деле ничего же не случилось. Люди, которых он в глаза не видел, и никогда не увидит, подумали, что он дурак или психопат. Ну и что? Как изменится от этого жизнь Андрея Боброва? Да никак. Умом он это прекрасно понимал, но поделать с собой ничего не мог. Все равно кипятил. Боброву иной раз казалось, что он уникум, родившийся без кожи. Его тело — голый красный кусок мяса, по которому можно изучать сосуды, сухожилия и нервные окончания. В особенности, нервные окончания, из которых Бобров, похоже, весь и состоит. Потому что ему все время больно. Его душе. И еще он чувствует, когда надвигается катастрофа.

Вроде бы ничего не происходит, вот как сегодня. Барометр показывает сухую солнечную погоду. На небе ни облачка. Фигурально, конечно, потому что на дворе зима. Но Бобров невольно ежился именно сегодняшним прекрасным утром, бреясь перед зеркалом. Втягивал голову в плечи, словно панцирь черепаший примерял, высунул язык, нет ли налета или покраснения, на предмет простуды и дважды порезался. Потому что чувствовал: грядет … опа. Это случится не сегодня, так на днях.

Бобров потому и не женился. Современные девушки постят и лайкают направо и налево. Все они уткнулись в смартфоны. И ни одна не поймет его терзаний.

— Ты псих, да?

Именно такой реакции он и ожидал, когда дело дойдет у них с избранницей до близкого знакомства. В постели, когда тела насытились, наступает, как известно, момент откровений. Если, конечно, эта связь не случайная и планируется продолжение. А женитьба — это ничего себе продолжение!

Был бы Бобров при этом красавец писанный, или олигарх. Тогда бы женщины могли ему многое простить. Но внешность у Андрея была заурядная. Невысокого роста, худощавый, пепельный блондин, глаза серые. Да еще и лицо ассиметричное, что можно было бы отнести к недостаткам внешности: правый угол рта выше левого и разные зрачки. Один, левый, всегда почему-то больше, и оба расширены. О причине умолчим. Надо же такому чувствительному человеку как-то снимать стресс? Невозможно ведь жить без кожи.

По-настоящему хорош был у Боброва только лоб: высокий, белый, чистый. Поэтому Бобров не носил головного убора, даже в лютый мороз. Все эти кепки, шапки, бейсболки, презираемые им и раз и навсегда отвергнутые. Он отращивал волосы, но так, чтобы не выглядеть бродягой. Во избежание конфликтов на работе. А работал он в банке. Бобров зачесывал пряди назад, чтобы они падали эффектной волной по обе стороны его худого лица с ассиметричным ртом. Это вошло у Андрея в привычку: в минуты волнения запускать руки в волосы и раскладывать их вдоль впалых щек, словно рисуясь. Хотя делал это Бобров машинально.

Вот и сегодня, он сел в машину и первым делом разложил и разровнял волосы. Потому что нервничал. Его внутренний барометр показывал бурю. Боброву лет пять назад повезло, точнее, он сам себя повез, куда хотел. Оформил в банке, где работал ипотеку и купил квартиру практически рядом с местом работы. Куда все равно предпочитал ездить на машине. Мысль о том, что ему, человеку без кожи, придется тереться в метро или в троллейбусе о других людей, у которых в отличие от Боброва кожа есть, и толстая, приводила Боброва в ужас. Даже пару остановок он не мог помыслить, что кто-то начнет дышать ему в затылок, жевать над ухом, сопеть и сморкаться. А не то хамить. Еще бесили бабки, которые утром, в будни куда-то перлись. Они всегда перлись, но бесили больше по будням. По утрам, а особенно, по вечерам. Боброву хватало двух бабок, чтобы взорваться. Его оголенные нервные окончания начинали шевелиться, как щупальца у ядовитой медузы, но вместо того, чтобы насмерть жалить бабок, жалили, чуть ли не до смерти самого Боброва. Так что он почти умирал в этом вагоне метро, или в битком набитом троллейбусе.

Еще он ненавидел людей в зеленом и желтом с их квадратными рюкзаками, тоже зелеными и желтыми. Ненавидел, когда они везли клиенту пиццу. Их все ненавидели, эти пахнущие пиццей рюкзаки, но Бобров их ненавидел особенно. Ему казалось, что они именно его выбирают своей мишенью, стараются придвинуться к нему вплотную и пахнуть. Когда Боброву сказали, что пиццу стали возить в контейнерах, которые не пахнут, он не поверил. Подумал, что его заманивают обратно в троллейбус, чтобы окончательно убить его и без того чувствительную нервную систему.

А у банка была парковка для сотрудников, и Бобров был в банке на хорошем счету. Ему легко прощали опоздания, и даже прогулы, которыми Бобров, впрочем, не злоупотреблял.

Его непосредственный начальник, Карен, был его другом. Они вместе учились, но Бобров с его чувствительностью всегда легко уступал лидерство. К тому же у Карена был в банке блат. Один из акционеров был его родственником и земляком, понятно, что Карена двигали. Бобров прицепился к нему вагоном и тоже поехал.

Его все в жизни устраивало.

«Я член общества, я служу, у меня ставка», — повторял он, как заведенный, цитату из «Золотого теленка». Хотя до Остапа Бендера Боброву было далеко. Да что там! Бобров совершенно не годился в авантюристы. С его болезненной чувствительностью и волосами, которые он все время раскладывал. Но зато у него был Карен. Который, едва Бобров вошел к нему в кабинет, с похоронным видом сказал:

— Банк, похоже, скоро ляжет. Поэтому работаем по схеме.

Бобров похолодел. Он понял, что настало время платить долги. Карен не просто так его двигал. Бобров был свой человек. А свои люди должны отработать номер. Процедура банкротства вещь неприятная, но и на ней, умеючи, можно нажиться. Бобров знал, что ему придется стать «погонщиком», они с Кареном это обговаривали. Не обговаривали только размер вознаграждения. «Не бойся, не бросим», — вот все, что обещал Карен, когда объяснял Боброву схему увода миллиардов из подлежащего санации банка. Бобров на миллиарды не претендовал, но понимал, что за такие вещи полагается уголовная ответственность. Схема была криминальной. И хотя Карен всячески заверял, что «доказать ничего не возможно», Бобров все равно ежился, когда это слушал. Его тело без кожи сплошь кровоточило. Оголенные нервы искрили, словно говоря: «Не лезь в это. Откажись».