Тайга и зона - Александр Бушков

24 июля 200* года, 20.30.

Ни весело и ни скучно. Как обычно было тем вечером в кафе«Огонёк».

Название, равно как и вывеска над входной дверью, досталосьзаведению в наследство от советских времён. Вывеску, кстати, не подновляли стого самого года, когда рухнула тысячелетняя империя, и название «Огонёк» нынческорее угадывалось, чем читалось. Заглавная буква «О» точно посередине былапродырявлена пулей – явно кто-то палил на спор, от скуки и, понятное дело,отнюдь не в трезвом виде. И попал, что характерно. А ниже буковок «Огонёк», покраю вывески, гвоздём было нацарапано:

«Климыч падла я тебя сука достану».

Климыча, бывшего начальника зоны, а точнее, исправительноготрудового учреждения ИТУ номер **, помнили все здешние старожилы, его имячастенько всплывало в застольных беседах. Поминали кто злом, кто добром, кто суважением, кто небрежно. Чувствовалось, в общем, что противоречивая была фигурасего незабвенного Климыча…

Дощатый пол, бревенчатые стены, длинная деревянная стойка,засиженные мухами лампы на голом проводе, наклеенные на стены плакаты (отпожелтевших советских агитационно-пропагандистского содержания до современных –с голыми ляльками), окна, на которых стёкла местами заменяла фанера, а стёкла,неким чудом уцелевшие, украшали бумажные полосы, закреплявшие трещины, –вот вам кафе «Огонёк» собственной персоной, которое изысканным словом «кафе»именовалось лишь по недоразумению, да ещё по накладным и прочим документам.Местные же именовали единственное на весь посёлок питейное заведение гордо,хотя и незатейливо: «Салун». «Пойдём, Васек, в Салун», «Обкашляем это дело,Толян, вечером в Салуне», или же говорили: «Пошли, орлы, к Любке». Любкой,ясное дело, звали хозяйку заведения, крепкую русоволосую бабу, чей возраст навекизамер на отметке сорок лет, которая и умрёт всё в те же сорок и которая застойкой, по уверениям старожилов, торчит уж никак не меньше тех же сорока лет.

Любка и «Огонёк» – две главные достопримечательности посёлкаПарма. А до некоторых пор главной загадкой посёлка для Алексея Карташа былатакая: откуда взялось это словечко, «Парма»? Если посёлок назван в честьитальянского города, то почему именно в его честь? В Италии ж полно городов,которые были бы счастливы поделиться своим именем с затерянным в тайгесибирским посёлком. А уж в советские годы требовалась веская причина, чтобыприсвоить нашему населённому пункту идеологически вредное заграничноенаименование. Понятно, если б посёлок назвали Парижем – всё-таки город сбогатыми революционными традициями. Или Женевой – там отдыхал в эмиграциипролетарский вождь Ульянов-Ленин…

Но ни в каких революционных подвигах не замеченная Парма-тоздесь причём? Хороша, конечно, версия, что посёлок обязан своим наименованиембензопиле «Парма», однако в тридцать шестом (год официального появления посёлкана картах) лес валили примитивно, двуручными пилами…

Алексей посетил «Огонёк» в час третьего стакана, что нанормальном языке означает в половине девятого вечера. Сразу прошёл к стойке,заказал две кружки разливного «Золота Шантары», двинулся отыскивать себе место.

У кафе было два зала: большой и малый. Малый зал, так ужповелось с незапамятных времён, занимали промысловики – этим словом объединялиохотников, «вольных» с лесопилки, железнодорожный народ. Большой же зал делилимеж собой лагработники и поселковые. У каждой категории были свои столики.Пришлые люди в Парме являлись такой же редкостью, как и белые миссионеры вафриканских племенах.

История деления пармского народа на категории уходила втяжёлые по части пива советские времена. Тогда пиво в посёлок доставляли раз внеделю четверговым поездом. Пиво прибывало в бочке ёмкостью тысяча литров – втаких до сих пор продают молоко и квас. (Бутылочное же пиво здесь видели толькотогда, когда его кто-нибудь в качестве гостинца привозил из отпуска.)Еженедельно райторг выделял посёлку всего одну бочку. Напоить всех жаждавшихэтим пивом, наверное, было под силу лишь тому, кто пятью хлебами смог накормитьпять тысяч ртов, поэтому случались всякие недоразумения, по-простому говоря –скандалы и драки. Доходило и до поножовщины. И, наконец, всем это надоело.Собрались, посовещались. И постановили: разделить население на три равные части– исходя из того, кто от чего кормится, – и наслаждаться напитком богов поочереди. С тех пор на пивном фронте воцарился порядок, потому как здешний народсвои законы всегда соблюдал не в пример строже, чем установлениягосударственной власти.

Хотя времена пивного безобразия миновали, однако жчеловеческие категории в Парме прижились: людям, знаете ли, свойственносбиваться в сообщества по тому или другому признаку – был бы признак.

Рассекая сизые табачные клубы, Карташ прошёл к столикамлагработников. Свободных стульев не было, и ему выдвинули из-под столарезервный табурет. Прапорщики, что характерно, со своих стульев неповскакивали, уступая место аж целому старлею, – как и сам Карташ неуступил бы свой стульчик даже маршалу, буде такового сюда принесёт нелёгкая. Понегласному соглашению субординация оставалась за порогом. Как на Диком Западеигроки в покер, входя в соответствующее заведение, сдавали свои кольты, такздесь при входе сдавали свои звания…

– Садись, садись, – сказал лейтенант Кунчий,принадлежащий к породе никогда не унывающих бодрячков. – Мы тутобмусоливаем тему недели. Вон, Петрович говорит, что жди теперь смуты, жмуров иусиленных дежурств. Ты чего думаешь?

Темой недели была последняя партия зэков, с которой на зонуприбыл некий Пугач, вроде бы новый пахан зоны, сиречь авторитетный вор, которыйстанет править тутошний бал. Так уж устроена жизнь в Парме, что всё, в конечномсчёте, вертелось вокруг зоны – так же, как земля вертится вокруг своей оси.Можно голову прозакладывать, что и за остальными столиками в обоих залахсегодня преобладала эта же тема. Чему ж удивляться-то! Население Пармыпроцентов на семьдесят состояло из бывших сидельцев. Даже женщины большейчастью попадали сюда с женских зон – в первую очередь, с ближайшей, той, что вста сорока километрах от Пармы… Другой типичный способ пополнения женскогонаселения посёлка – отпуска. Поднакопит деньжат мужик, год провкалывавший налесопилке, маханет летом в Сочи, сойдётся там с какой-нибудь тоскующей бабёнкойиз Кинешмы и прочих Великих Лук, та и переезжает к нему. Ясно, что Москву илиПитер женщины на тайгу не меняли даже при самой жгучей любви, подобный случайпосёлок знал только один, да и то столичная штучка выдержала лишь полтора годасреди лесов, комаров и местных нравов…