Под личиной - Виталий Гладкий

Промозглое осеннее утро посеяло на пожелтевшую траву крупные капли росы. Унылые деревья тихо роняли последние клочья своих златотканых одежд, горестно трепеща оголенными ветвями.

Низкое серое небо было плоским, как плита огромного пресса. Казалось, еще немного, и оно опустится до самой земли, чтобы раздавить беспорядочно разбросанные одно и двухэтажные строения, огороженные высоким каменным забором.

Здания несомненно видели лучшие времена. Их построили в эпоху, когда не жалели ни сил, ни времени, ни денег, чтобы придать фасадам помпезность.

По замыслу архитекторов и тех, кто ими руководил, колонны и лепнина должны были пробуждать у граждан гордость за страну и звать их к новым эпохальным свершениям.

Теперь лепнина покрылась трещинами и местами осыпалась, штукатурка на колоннах осыпалась, а высокие стрельчатые окна, некогда смотревшие на мир широко распахнутыми ясными глазами, теперь спрятались за железными решетками и потускнели, припорошенные пылью времен.

Забор, издали казавшийся монолитным и надежным, вблизи представлял собой уродливое сооружение, сложенное вперемешку из дикого камня, кирпича и шлакоблока. Строительные материалы были скреплены между собой где цементным раствором, где глиной, а кое-где и вообще держались на честном слове.

Снаружи забора рос хилый кустарник и молодые деревца, видимо посаженные прошлой осенью.

Несмотря на запущенный внешний вид строений, пространство, огороженное забором, было хорошо ухожено – словно в приличном городском парке. Посыпанные крупнозернистым речным песком дорожки окаймляли бордюры из силикатного кирпича, на деревьях нельзя было найти ни единой сухой ветки, а на аккуратных клумбах все еще цвели поздние осенние цветы.

В этот очень ранний час двор был пустынен. Только одинокая фигура дворника, шоркающего метлой, оживляла пейзаж, который никак нельзя было назвать идиллическим.

Скорее, наоборот – казалось, что от обветшалых зданий исходит зловещая аура. Можно было предположить, что из-за нее растущие во дворе деревья почти сплошь были уродцами: низкорослыми, с искривленными стволами, покрытыми наростами и лишайниками.

Это предположение подтверждали лесные заросли, почти вплотную подходившие к забору с северной стороны. Растущие там сосны были как на подбор высокими, стройными, с густой зеленой кроной.

Шорк, шорк… Шорк, шорк… Шорк, шорк… Метла в руках дворника равномерно и без устали отсчитывала секунды и минуты, словно метроном. Казалось, что он орудует ею без усилий, как будто внутри у него был вечный двигатель.

Лицо дворника напоминало маску. Оно казалось высеченным из темного гранита. Остановившиеся глаза смотрели не под ноги, а внутрь; они были пусты и холодны, как покрытая морозным инеем сталь.

Длинные неухоженные волосы космами ниспадали на плечи, от чего дворник был похож на хиппи шестидесятых годов. Это сходство усиливало облачение дворника, состоящее из ветхого хлопчатобумажного костюма – робы, надетого на голое тело, и самодельных сандалий на деревянной подошве. Несмотря на утреннюю прохладу, куртка дворника была застегнута лишь на одну пуговицу.

Светлело. В каком-то из зданий послышались голоса, звон посуды, и запахи кухни наполнили двор.

Неторопливо закончив подметать дорожку, дворник пошел к одинокому строению около ворот.

Впрочем, строением дощатую сторожку можно было назвать с большой натяжкой. Жилище дворника (а это было именно так) напоминало избушки на курьих ножках, которые клепали из чего ни попадя строители развитого социализма на своих садово-огородных участках.

Изнутри сторожка была утеплена листами сухой штукатурки и оклеена обоями. Ее меблировка состояла из стола, табурета, деревянной скамьи и медицинской кушетки, заменяющей кровать.

И все. Ничего лишнего. Ни радио, ни телевизора, ни этажерки с книгами, ни платьевого шкафа. Лишь возле двери, возле умывальника, на вбитом в стену гвозде висел ветхий брезентовый плащ с капюшоном.

Сторожка отапливалась миниатюрной "буржуйкой", которая стояла в углу.

На столе, кроме графина с водой, стояли алюминиевая миска и эмалированная "солдатская" кружка. Там же, на дощечке для резки хлеба, лежали старый кухонный нож, вилка с обломанным зубцом и дюралевая ложка.

Стол был накрыт дешевой полиэтиленовой скатертью. Единственным украшением спартанского жилища был потертый домотканый коврик в цветную полоску на полу. Несмотря на убогую обстановку, в сторожке царила идеальная чистота.

Закрыв за собой дверь, дворник какое-то время стоял неподвижно, как истукан, будто прислушиваясь к чему-то внутри себя. А затем неожиданно легким и даже грациозным движением опустился на колени и тихо постучал пальцем по полу.

Спустя какое-то время из норки в углу жилища выглянула мышиная головка. Дворник сунул руку в карман куртки, достал оттуда обсыпанный хлебными крошками кусочек сыра и положил его в полуметре от норы.

Мышь не заставила себя долго ждать. Похоже, серая зверушка совершенно не боялась дворника, потому что принялась за трапезу обстоятельно, не спеша.

Подождав, пока мышь управится с завтраком, дворник бережно посадил ее на ладонь. Его каменное лицо по-прежнему оставалось бесстрастным, но глаза потеплели – будто оттаяли.

Он смотрел на мышь долго и пристально, а она тем временем прихорашивалась – терла лапками свою пушистую мордашку.

Наконец, коротко вздохнув, дворник опустил зверушку на пол и направился к выходу. По двору уже ходили люди, некоторые – в белых и зеленых халатах. Похоже, в зданиях располагалось какое-то медицинское учреждение – больница или санаторий.

Зачем-то потрогав амбарный навесной замок и засов, на который были закрыты ворота, дворник, немного горбясь и не глядя по сторонам, пошел вдоль забора к обветшалому двухэтажному зданию без крыши, окон и дверей. Оно было скрыто деревьями и стояло в дальнем конце двора, за трансформаторной будкой.

Поднявшись по замусоренной лестнице на второй этаж, дворник подошел к одному из оконных проемов, откуда был виден сосновый лес.

Здание стояло примерно в пяти метрах от ограждения. Верхняя кромка забора находилась почти на одном уровне с полом второго этажа. Между окном и забором был перекинут мостик, представляющий собой тонкое бревно, на которое, нимало не колеблясь, ступил дворник.

Он прошел по бревну, словно по широкой ровной дорожке – быстро и уверенно, ни разу не оступившись.

Очутившись по другую сторону забора, дворник углубился в лес. Его походка вдруг приобрела хищную звериную грацию; казалось, что между деревьев крадется леопард, вышедший на охоту. Леопард о двух ногах.

В глубине леса, на поляне, дворник сбросил одежду, оставшись в темно-синих трикотажных трусах, плотно облегающих его мускулистые бедра.